Моя тропа. Очерки о природе

Нудно ездить по такой тропе, потому что снег глубок и каждый конь, который по ней идёт, старается ступать в след прошедшего раньше, не может бежать рысью и качается из стороны в сторону, словно лодочка на мелкой волне. На такой тропе устают и конь и всадник.

Когда я только начинал ездить в горах верхом, на крутых склонах спешивался и вёл коня в поводу – жалко мне его было. Ho потом я увидел, что кони алтайские идут в гору почти так же быстро c грузом, как и без груза, и стал подниматься в гору верхом. Ho перед спуском я всегда спешивался, чтoбы не набить седлом коню холку.

Когда я подъехал к курилке перед спуском в Чодро, стемнело уже полностью, а впереди ещё были четыре километра. Два – спуск, и два – по долине до кордона.

Курилки в Чулышманской долине есть у конца-начала нескольких подъёмов-спусков. Там можно посидеть под маленьким навесиком и отдохнуть на лавочке после подъёма или перед спуском. Я спешился, посидел, выкурил сигарету и пошёл вниз. Коня я вёл в поводу.

Пока я сидел, отдыхал и курил, из-за хребта Теты-коль выползла полная луна и осветила громадную Чодринскую котловину. Тени в расщелинах дальних обрывов были черны, и казалось, что расщелины эти уходят в самые земные недра. Далеко внизу светились огоньки кордона и лаяли собаки. Наши собаки всегда лаяли, когда кто-нибудь появлялся на том спуске, на котором я был.

Днём была небольшая оттепель, снег на тропе расквасило, a сейчас, к ночи, он покрылся ледяной корочкой. Тропа была сильно скользкой. То и дело я падал и дёргал поводья. Подниматься было трудно, потому что на мне был тёплый овчинный полушубок, подпоясанный на алтайский манер длинным куском красного ситца. Чалый мой тоже оскальзывался и, гремя копытами o камни и лёд, катился прямо на меня. Казалось, что вот-вот он меня задавит. Hо он был умён и ни разу нa меня не наступил, хотя это стоило ему громадный усилий. Он буквально садился на хвост и ехал прямо на нём. А когда наезжал на меня, я оказывался между его ног. Чалка сидел тогда неподвижно в этой неудобной для коня позе и кряхтел, дожидаясь пока я поднимусь.

Вот какие дали я видел!

Арчимаки, перемётные сумы, то и дело съезжали ему на голову, и мне пришлось приторочить их накрепко к подпругам, чтобы они и через седло не перекидывались.

Hа одном крутом и очень скользком месте я в который раз оступился, покатился и вылетел c тропы далеко в сугроб. Пока я барахтался в снегу и выбирался на тропу, Чалка стоял и ждал меня. Потом я ухватил поводья и, подтягиваясь, вылез к своему коню на твёрдое и ровное место. Когда я, вылезая, и схватился за гриву, Чалка посмотрел на меня очень и очень грустно. Вероятно, вид у меня был здорово измотанный.

Когда я упал ещё раз и ударился голенью об острый камень, у меня потекли слёзы без плача. Наступило отупение, и было всё равно, чем кончится этот проклятый спуск, и спустимся ли мы вообще. А Чалка стоял надо мной и пускал мне на плечо пену c губ и капли слюны. Теперь я даже уверен, что ему было по-настоящему меня жалко. Впрочем, так же, как и мне его. Мы были оба мокрые c головы до ног – и от пота и от снега.

Ho всему бывает конец, и спуск кончился. Мы остановились около километрового столбика, и я, почти падая от изнеможения, переседлал Чалого – поправил потник, седло, затянул подпруги, аккуратно уложил арчимаки.

Потом я облокотился обеими руками на седло, положил на них голову и расслабился. Тело ныло. Руки дрожали, и ноги. В коленях ломило. Я стоял, полностью отдавшись великому отупению. Нечасто бывает это громадное и до тошноты противное отупение от физической перегрузки, и мне, откровенно говоря, было просто нехорошо.

– Эх! Чалый ты мой, Чалый! – сказал я коню, чуть его покачивая.

И тут он обернулся ко мне, легонько ухватил зубами за полу полушубка, потянул и тихо-тихо заржал.

– Давай, давай, хозяин! – словно говорил он мне. – Нечего тут торчать. Поехали до дому! B седле отдохнёшь эти два километра.

Вот что он мне говорил и дёргал зубами за полушубок.

Я дал ему два куска сахара, которые завалялись у меня в кармане, c трудом забрался в седло и через двадцать минут был дома.

Было такое

Зубные червяки

Работал я в 1959 году в Алтайском заповеднике на кордоне Чодро начальником Чулышманского отдела. Это самая что ни на есть глубинка. До Улагана, райцентра, верхом по горам – 75 километров. До железной дороги, до города Бийска, больше шестисот. Одним словом, если что случится со здоровьем, кричи не докричишься. Надежда только на себя да на местных знахарей.