Моя в наказание (СИ)

Утонченная, миниатюрная кошка беззвучно ступает к ней, осторожно нюхает, вздрагивая от падающих на тротуарную плитку капель, а потом слизывает.

— Сафие, даже думать не смей после нее есть, услышала? — Своим тоном удивляю и себя, и своего ребенка.

Полный непонимания взгляд режет хуже ножа. Возвращаюсь к ее отцу.

Привет, мой монолит. Я не заметила, как навалился сверху и давишь грудь.

— Что с настроением, Айка?

С губ рвется: спроси. У своей. Твари!

Но говорю только глазами. А те самые губы сжимаю.

— Если ты хотел увидеться с Сафие, то должен был предупредить.

— А если с тобой?

Сердце в обрыв. Ненавижу.

— Мало денег положил. Я больше стою. Да и знаешь, как составляется мое расписание.

Дергаю руку. Своим видом и поведением пытаюсь показать, что со своей ролью срослась. Приняла. Даже кайф ловлю. А может всю жизнь только о том и мечтала, чтобы вот так блядовать.

Локоть освобождаю, но этого мало. Пальцы Айдара едут ниже и сковывают кисть.

— Кися, кушай. Мама сказала, теперь ты всё должна… Мне нельзя уже…

Рожок лежит на земле. Кошка вылизывает из него мороженое, а Сафи гладит ее по голове.

— Пусти меня. Люди смотрят.

— Всем похрен. Не выдумывай. Деньги обидели?

В ответ на пофигизм бывшего мужа — моя улыбка, которая не имеет ничего общего с весельем. Это не всем похрен. Это тебе похрен. На всех. Ты никого не уважаешь. Ни меня, ни ее.

Вопрос сознательно игнорирую.

— При ребенке моем не ругайся. Пожалуйста.

Сама не отвечу, зачем завожу его сильнее. Но в глазах разгорается то же пламя, которое горело поначалу.

Это провальная тактика, конечно. Мне нужно, чтобы погас, а не разгорелся. Но как сдержаться?

Айдар опускает голову. Смотрит на то, как Сафи болтает с котом. Вернувшись к моему лицу, если верить моему склонному к самообману воображению, выглядит спокойней.

— Ты снова, Айка?

Я снова… Я.

— Так будет всегда, что бы ты себе там ни придумал.

Дергаю руку. Разворачиваюсь. По спине прокатывается шумный выдох.

Иду к скамейке, на которой, замерев, сидит Аллочка, чтобы взять салфетки и вытереть Сафие руки.

Его голос и слова различаю даже тихие. Даже адресованные не мне.

Он зовет свою дочь бархатистым:

— Сафие, — она тут же подпрыгивает, позабыв о кошке. — Идем за другим мороженым тебе?

И вроде да с богом… Да идите… Дайте продохнуть, смириться, но я оглядываюсь и рявкаю:

— Нет! Ты без моего разрешения никуда не идешь!

Пугаю своим поведением собственного ребенка. Сафие хлопает глазами. Потом, кажется, даже плакать собирается. Не ожидала. Я же так не разговариваю обычно.

Но это раньше было. А сейчас думаю, как бы не завыть.

Бросаю затею с салфетками. Возвращаюсь к Айдару, вклиниваю свою руку между их с Сафиком. Забираю своего ребенка и прячу от него за спину.

— Хуйни не делай. — Он говорит очень тихо и только мне. Практически вкладывает мат в губы. Никто не слышит, но я все равно колю дурацким:

— Проматеришься — приходи. Я не хочу потом от пятилетки слушать подобные слова. И вообще предупреждай. Ты обязан меня предупреждать. Мы гуляем без тебя. Мы тебя не приглашали. И ты не можешь без моего согласия распоряжаться моим ребенком.

— Она настолько же моя, Айлин…

Фыркаю.

— Ты ее не рожал. Ты с ней не страдал. Ты высыпался отлично. Слез не лил. Зубы у тебя с ней не резались. Животик не болел. Деньги на массажи ей не ты зарабатывал. В больнице с ней не ты лежал. Она не с тобой пошла. Первое слово не тебе сказала. Что ты знаешь о ней? С чего вдруг твои права стали равными?

Воздух вокруг нас сгущается. В номере мне не хватило бы смелости. Здесь я совершаю шаг отчаянья. Мои угрозы и обвинения — пшик. Он не считает, что бросил нас. Он не считает, что должен был искать.

Только лицо каменеет и взгляд вынимает душу.

— Так что не строй из себя охрененного отца. Сегодня ты даришь подарки — в фаворе. Завтра другой кто-то…

— Айка…

— Не Айка. Айлин. Айку ты трахаешь. Айлин, как мать своего ребенка, обязан уважать, как бы противно ни было. В следующий раз предупреждай, а сейчас мы уходим.

Отворачиваюсь, подхватываю Сафие на руки и сажаю в машинку. Открываю дверь для Данилы.

Салманова сознательно игнорирую. Улыбаюсь, как будто у меня новые зубы, которые всем нужно показать.

Трясет. Не умираю, а сдыхаю. Обливаюсь кровью, потом и страхом.

— Дань, давай. Мы дальше идем.

Выдыхаю, когда малыш слушается. Машина стартует, я подхватываю под локоть Аллу.

Она ни звука не издает. Пытается подстроиться под мой слишком быстрый шаг. Ей тяжело. Она уже немолода, я слышу, что дыхание учащается, но мне слишком важно от него убежать.

Старшая подруга несколько раз оглядывается, я стону внутри. На очередном не выдерживаю, прошу:

— Аллочка, не надо…

— Хорошо, солнышко… Хорошо…

Гладит мою руку. Наверняка чувствует, что кожа гусиная. Смотрит уже на меня. Волнуется, губы покусывает.

— Алечка…

Зовет. А мне уже всё не нравится. Я уже не хочу говорить…

— Ты его за что так?

— Заслужил.

Молчим.

— Вы поругались?

Мотаю головой.

— Он тебя… Обижает?