Моя жизнь

Один сенатор-республиканец, выступавший против импичмента, информировал нас о том, что происходило в республиканской фракции. Он сообщил, что, когда до голосования оставалось лишь несколько дней, за обвинение в лжесвидетельстве были готовы проголосовать только тридцать сенаторов-республиканцев, а за обвинение в препятствовании правосудию — от сорока до сорока четырех. Этого было абсолютно недостаточно, чтобы получить две трети голосов, согласно Конституции необходимых для моего смещения с должности. За несколько дней до голосования этот сенатор сообщил нам, что республиканцы в Палате представителей попросили своих коллег из Сената не ставить их в неловкое положение, голосуя против импичмента, и призвали их набрать хотя бы символическое большинство голосов по одной из статей обвинения, если они хотят, чтобы республиканцы и на следующих выборах получили большинство в Палате. Этот сенатор сообщил нам, что им придется уменьшить количество голосов, поданных против импичмента.

Двенадцатого февраля предложение об импичменте было отклонено. Для вынесения обвинения в лжесвидетельстве его инициаторам не хватило 22 голосов: за было подано 45 голосов, против — 55. При голосовании за обвинение в препятствовании правосудию не хватило 17 голосов (здесь голоса распределились поровну — 50:50). Против обоих обвинений проголосовали все демократы и несколько сенаторов-республиканцев: Олимпия Сноуи и Сюзан Коллинз от штата Мэн, Джим Джеффордс от Вермонта, Арлен Спектер от Пенсильвании и Джон Чефи от Род-Айленда. Сенаторы Ричард Шелби от Алабамы, Слейд Гортон от штата Вашингтон, Тед Стивенс от Аляски, Фред Томпсон от Теннеси и Джон Уорнер от Вирджинии проголосовали против обвинения в лжесвидетельстве.

Само по себе голосование не стало кульминацией развития событий, так как произошло через три недели после выступления моей защиты. Было ясно, что импичмент не пройдет, — неизвестным оставалось лишь соотношение голосов. Я был рад, что это испытание для моей семьи и моей страны осталось позади. После голосования я сказал, что глубоко сожалею о своих поступках, вызвавших такие тяжелые последствия для американского народа, и что я вновь обращу все свои усилия на то, чтобы для Америки настало время «примирения и обновления». Мне задали один вопрос: «В глубине души готовы ли вы все забыть и простить?» Я ответил: «Думаю, каждый человек, который просит о прощении, должен и сам быть готов простить».

После испытаний, связанных с импичментом, люди часто спрашивали меня, как я не сошел с ума, пройдя через все это, и сохранил способность выполнять свою работу. Я бы не сумел этого добиться без поддержки сотрудников Белого дома и моего кабинета, включая и тех, кто был сердит на меня и возмущен моими поступками. Мне пришлось бы гораздо труднее, если бы американский народ не заявил о своем желании и дальше видеть меня президентом. Мне было бы намного тяжелее, если бы в январе, после того как разразился скандал, или в августе, когда я давал показания большому жюри, демократы в Конгрессе дрогнули и решили от меня отказаться. Но вместо этого они приняли вызов и встали на мою защиту. Мне помогла и поддержка иностранных лидеров, таких как Мандела, Блэр, король Хусейн, Гавел, наследный принц Абдулла, Ким Дэ Чжун, Ширак, Кардосо, Зедилло и другие, — все эти люди, которыми я восхищался, не дали мне утратить присутствия духа. Сравнивая их со своими врагами, я, несмотря на то что продолжал испытывать к себе отвращение, понимал, что для меня еще не все потеряно.

Любовь и поддержка друзей и незнакомых людей очень помогли мне. Те, кто писал мне письма или просто говорил добрые слова на встречах со мной, даже не догадываются, как много они для меня сделали. Религиозные лидеры, которые помогали мне советом, навещали меня в Белом доме или призывали своих прихожан молиться вместе со мной, напоминали мне о том, что, несмотря на осуждение, которому я подвергался, Бог — это любовь.

Но самым главным, что помогло мне выжить, была поддержка близких, в частности братьев Хиллари и моего собственного брата. Роджер шутил, что наконец-то дождался того часа, когда проблемы возникли и у меня. Хью прилетал из Майами каждую неделю, мы играли в игру «Эрудит», говорили о спорте, и он всячески старался меня развеселить. Тони прилетал на наши семейные матчи по карточной игре «пинокль». Моя теща и Дик Келли также продолжали замечательно ко мне относиться.

Несмотря ни на что, наша дочь продолжала меня любить и желала мне победы. И, что самое важное, Хиллари оставалась со мной и любила меня. Я всегда любил ее смех, и, несмотря на весь этот абсурд, мы вновь научились смеяться: нам помогли вернуть близость ежедневные совместные консультации у психолога и наша общая решимость бороться с заговором правых. Я чуть ли не испытывал благодарность к своим мучителям: похоже, именно из-за них Хиллари вновь стала хорошо ко мне относиться. Я даже перестал спать на кушетке...