Моя жизнь

В третий, и последний, день наших выступлений первым взял слово Дэвид Кендалл. Он спокойно, логично и убедительно опроверг пункт обвинения, в котором утверждалось, что я препятствовал отправлению правосудия, процитировав неоднократно сказанные Моникой Левински слова о том, что я никогда не просил ее лгать, и еще раз детально продемонстрировав искажения или замалчивания важных фактов, допущенные руководителями процедуры импичмента в Палате представителей.

Выступления моих защитников завершил Дейл Бамперс. Я попросил Дейла сделать это, потому что он был замечательным адвокатом, отлично знал Конституцию и имел репутацию одного из лучших ораторов Америки. Он, кроме того, давно меня знал и только что оставил пост сенатора, который занимал двадцать четыре года. После нескольких шуток, несколько разрядивших напряженную атмосферу слушаний, Дейл сказал, что вначале не хотел участвовать в этом процессе, потому что мы с ним дружили уже двадцать пять лет и занимались одним делом. Поскольку он отдавал себе отчет в том, что Сенат может посчитать его защиту неубедительной из-за нашей с ним дружбы, Дейл, по его словам, решил защищать не меня, а Конституцию — самый священный, как он сказал, для него документ после Библии.

Бамперс начал излагать свои контраргументы с резкой критики расследования Старра: «Преследование Жавером Жана Вальжана в романе “Отверженные” Виктора Гюго бледнеет по сравнению с тем, что делал Старр». Он продолжал: «За все эти годы... не было обнаружено никакой вины президента ни в его личных, ни в его официальных действиях... сегодня мы собрались здесь потому, что президент совершил ужасную с точки зрения морали ошибку».

Он упрекнул инициаторов процесса импичмента в отсутствии сострадания. Потом настал наиболее драматичный момент выступления Дейла: «Поставьте себя на его место... все мы небезгрешны... он должен был подумать о последствиях. Конечно, должен — так же, как Адам и Ева, — тут он указал на сенаторов. — Так же, как должны были это сделать вы, и вы, и вы, и вы, — и миллионы других людей, которые, попадая в аналогичные обстоятельства, должны были заранее подумать о том, чем это кончится. Но, как я уже отметил, все мы небезгрешны».

Потом Дейл сказал, что я уже был сурово наказан за свою ошибку, что американцы не хотят, чтобы я был смещен, и что Сенату стоит прислушаться к мировым лидерам, которые встали на мою защиту, включая Гавела, Манделу и короля Хусейна.

Он завершил свою речь, продемонстрировав отличную эрудицию и знание истории, напомнив, как принималось положение об импичменте на Конституционном конвенте 1787 года. Дейл сказал, что отцы-основатели заимствовали эту статью из английских законов, в которых четко говорится, что основанием для импичмента могут быть «исключительно политические преступления против государства». Он попросил Сенат не переписывать Конституцию, а вместо этого прислушаться к американскому народу, «призывающему вас не думать о политических выгодах... и выполнить свою священную обязанность».

Речь Бамперса была великолепной — эмоциональной, конкретной и глубокой. Если бы голосование в Сенате проходило сразу после его выступления, за мою отставку подали бы совсем немного голосов. Однако процессу предстояло продлиться еще три недели, и за это время инициаторы процедуры импичмента в Палате представителей и их союзники постарались убедить голосовать за импичмент как можно больше сенаторов-республиканцев. После того как обе стороны представили свои аргументы, стало ясно, что против импичмента будут голосовать все сенаторы-демократы и несколько республиканцев.

Пока Сенат был занят слушаниями по импичменту, я делал то, что всегда делал в это время года, — готовился к посланию «О положении в стране» и знакомил страну с новыми инициативами, которые собирался в нем представить. Это выступление было запланировано на 19 января — тот самый день, когда моя защита начала представлять свои аргументы в Сенате. Некоторые сенаторы-республиканцы призывали меня отложить его, но я не собирался этого делать. Процесс импичмента уже обошелся американским налогоплательщикам в значительную сумму долларов, заработанных их тяжелым трудом, отвлек Конгресс от важных дел и поставил под угрозу Конституцию. Если бы я отложил свое послание, это стало бы для американского народа свидетельством того, что его проблемы отодвинуты на второй план.