Моя жизнь

Думал я и о том, что международные партнерские отношения, которые мы развивали после окончания холодной войны, станут более напряженными из-за одностороннего подхода к внешней политике республиканцев, выступавших против ряда договоров — о запрете ядерных испытаний, о предотвращении изменения климата, о противоракетной обороне и против Международного уголовного суда.

Я наблюдал за республиканцами в Вашингтоне уже восемь лет и знал, что президент Буш с самых первых дней будет подвергаться давлению со стороны правых и групп по интересам, контролировавших теперь его партию, с тем чтобы он отказался от идеи «сострадательного консерватизма». Они не менее глубоко верили в собственный путь, чем я — в свой, но я полагал, что аргументы и исторический опыт были на нашей стороне.

От меня больше не зависело, что произойдет с проводившейся мною политикой и программами: в политике мало что остается неизменным. Не мог я повлиять и на ранние оценки моего так называемого «наследия». История Америки с момента окончания холодной войны до начала нового тысячелетия еще не раз будет переписываться. Единственный вопрос об итогах моего президентства, который имел для меня значение, заключался в том, хорошо ли я служил американскому народу в новую и не похожую на то, что было в прошлом, эпоху глобальной взаимозависимости.

Удалось ли мне создать «более совершенный союз», расширив возможности, углубив понимание свободы и усилив связи в обществе? Безусловно, я старался сделать так, чтобы в XXI столетии Америка стала оплотом мира и процветания, свободы и безопасности. Я пытался придать глобализации более человечный характер, побуждая другие страны присоединиться к нашим усилиям по построению более интегрированного мира, объединенного общей ответственностью, общими благами и ценностями. На переходе в новую эру я старался вести Америку, внушая ей оптимизм, надежду и веру в то, чего мы можем добиться, а также дать трезвую оценку опасности, которую несут новые силы разрушения. Наконец, я попытался построить новую прогрессивную политику на основе свежих идей и традиционных ценностей и поддержать единомышленников в других странах мира. Независимо от того, какие из моих инициатив собиралась отменить новая администрация и большинство в Конгрессе, я верил в то, что историческая правда была на нашей стороне и направление, выбранное мною в новом тысячелетии, в конце концов окажется верным.

В свою последнюю ночь в пустом теперь Овальном кабинете я думал о прозрачной стеклянной шкатулке, которую держал на кофейном столике между двумя диванами, в двух шагах от своего стола. В ней лежал камень, подобранный Нилом Армстронгом на Луне в 1969 году. Как только споры в Овальном кабинете становились слишком ожесточенными, я прерывал дискуссию и говорил: «Видите этот камень? Ему уже 3,6 миллиарда лет. Мы все живем лишь миг. Давайте успокоимся и вернемся к работе».

Этот лунный камень помог мне по-другому посмотреть на историю, как говорится, в длительной перспективе. Наша задача — жить как можно дольше и как можно лучше и помочь в этом другим людям. То, что случится потом, и как нас будут оценивать потомки, — уже вне нашей власти. Всех уносит река времени. Все, что у нас есть, — это мгновение. Другим судить о том, сделал ли я все, что мог... Уже почти светало, когда я вернулся на жилую половину Белого дома, чтобы закончить паковать вещи и побыть с Хиллари и Челси.

На следующее утро я опять пришел в Овальный кабинет, чтобы написать письмо президенту Бушу. Со мной была Хиллари. Мы долго смотрели из окна на прекрасный сад, с которым нас связывало столько воспоминаний; здесь я бессчетное число раз бросал теннисные мячи, за которыми гонялся наш пес Бадди. Потом Хиллари ушла, оставив меня одного. Закончив писать письмо и оставив его на столе, я позвал своих помощников, чтобы попрощаться с ними. Мы обнялись, улыбнулись, немного всплакнули и сфотографировались. Потом я в последний раз вышел из дверей Овального кабинета. Мои руки были широко раскинуты, как будто я хотел всех обнять, и встретившие меня представители прессы запечатлели этот момент. Джон Подеста прошел со мной по колоннаде, и мы присоединились к Хиллари, Челси и Горам на нижнем этаже, где нам вскоре предстояло приветствовать наших преемников. Для прощания с нами собрался весь персонал: горничные, повара, флористы, садовники, швейцары, дворецкие, камердинеры. Многие из них стали нам близкими людьми. Я пытался запомнить их лица, не зная, встречусь ли с ними снова, но понимая, что, если это и произойдет, все уже будет по-другому. Скоро они начнут заботиться о другой семье, которой будут нужны не меньше, чем нам.