Моя жизнь и стремление. Автобиография

Они обладали истинным благочестием, горячим патриотизмом, безграничной доброжелательностью и сделали себя рыцарями и спасителями всех бедных, всех угнетенных и страждущих.

Они заставляли читателей восхищаться ими и приходить от них в восторг; но вот всех противников этих великолепных людей было необходимо презирать, особенно власти, постепенно теряющие свою силу.

Но главное — избыток жизни, активности и движения, царившее в этих книгах!

Что-то происходило с обеих сторон, что-то очень интересное, какое-то великое, серьезное, смелое деяние, достойное всяческого восхищения.

Но что же происходило во всех тех книгах, которые я изучал до этих пор?

Что приключилось в трактатах министра? В его скучных, бессмысленных ребяческих сочинениях?

А что же приключилось в очень хороших и полезных книгах ректора?

Были описаны большие, широкие и далекие страны, но ничего не происходило.

Изображались странные люди и народы, но они не действовали, они ничего не делали.

Это была всего лишь география, только география, не более того; не было никаких действий.

И только этнография, одна этнография; но куклы стояли на месте.

Это не был ни Бог, ни человек, ни дьявол, чтобы взять крест с веревками в руки и оживить безжизненные фигуры!

И все же есть тот, кто абсолютно точно требует этой стимуляции, и это — Читатель. И до самого верха все ведет к нему, потому что он один и есть тот, для кого написаны книги.

Душа читателя отворачивается от неподвижности, потому что для него это смерть.

Какое же богатство жизни в этой библиотеке! И какой ответ на особенности и потребности тех, кто берет в руки такую книгу! Как только во время чтения он чувствует желание, оно уже исполняется. И какая там замечательная, неизменная справедливость. Каждый хороший, порядочный человек, пусть он десять раз будет капитаном разбойников, будет полностью вознагражден. И каждый плохой человек, каждый грешник, будь он десять раз королем, генералом, епископом или прокурором, обязательно получает возмездие.

Это настоящая справедливость; это божественная справедливость!

Сколько бы Гете не написал стихов о славе и неизменности божественных и человеческих законов, он все равно неправ! Прав только его зять Вульпиус, потому что он написал Ринальдо Ринальдини!

Хуже всего в этом чтении было то, что оно попало в мое более позднее детство, в отрочество, когда все, что поселилось в моей душе, было впечатано навсегда.

К этому добавилась еще и моя врожденная наивность, в значительной степени сохранившаяся и до сих пор. Я верил в то, что читал, и мой отец, мать и сестры тоже верили в это. Только бабушка качала головой, и чем дольше, тем больше; но остальные не соглашались с ней.

В нашей бедности было очень приятно читать о «знатных» людях, которые то и дело раздавали богатства. То, что они раньше крали и отнимали эти богатства у других, было их личным делом, нас это не раздражало!

Когда мы читали, сколько нуждающихся людей поддержал и спас такой-то капитан-разбойник, мы радовались и представляли, как было бы хорошо, если бы такой Химло Химлини внезапно вошел бы сюда к нам через дверь с десятью тысячами новеньких талеров, бросив их горой на стол, посчитал бы их и сказал: «Это для вашего мальчика; он любит учиться и становится поэтом, и напишет пьесы!»

Последнее стало моим идеалом с тех пор, как я увидел «Фауста».

Должен признаться, что я не только читал эти скоропортящиеся книги, но читал их и вслух, сначала моим родителям, братьям и сестрам, а затем другим семьям, которые были без ума от них.

Невозможно сказать, какой бесконечный ущерб может нанести один такой бульварный роман. Все положительное утрачено, и в конечном итоге остается только бессильное отрицание.

Меняются понятия добра и зла, понимание законов и правовые концепции; ложь становится правдой, правда ложью.

Совесть умирает.

Различие между добром и злом становится все более ненадежным, что в конечном итоге приводит к восхищению запретными поступками, которые, оказывается, приносят благо.

Но это не значит, что вы достигли самого дна бездны, скорее, она спускается все ниже, глубже и дальше вниз, вплоть до крайней преступности.

Это было в то время, когда нужно было определить, что со мной будет после конфирмации.

Я так хотел пойти в среднюю школу, а затем в университет.

Но для этого не хватало не более, чем всех средств.

Мне пришлось пройти долгий путь к моим целям и, вот, я добрался до учителя начальной школы.

Но и для этого мы были слишком бедны. Мы искали помощи.

Купец Фридрих Вильгельм Лайриц, однофамилец с городским судьей, но не родственник ему, был очень богатым и очень набожным человеком. Никто еще не мог сказать, что кто-нибудь получил от него помощь, но зато он никогда не пропускал церковные службы, любил поговорить о гуманности, о благотворительности и также был нашим крестным.

Мы все выяснили и стали считать.

Если бы мы работали, как следует, должным образом копили, разумно голодали, и я не тратил бы ни копейки на семинарию без надобности, нам потребовалась бы только субсидия в размере от пяти до десяти талеров в год.