Моя жизнь под землей

Наш незабываемый ночной поход в пещеру Монсоне положил начало длинным прогулкам на велосипеде по окрестностям Сен-Мартори, благодаря которым я обнаружил несколько пещер, не особенно больших, но все же довольно интересных, и бросился в них очертя голову. Но у меня была мечта, которая никак не осуществлялась, — увидеть пропасть и, если удастся, спуститься в нее.

Что пропасти существуют на земле, я знал хотя бы из книги Жюля Верна. Спуск профессора Лиденброка в кратер вулкана Снеффелс в Исландии не давал мне покоя. Единственный известный мне колодец Можжевельника на обрыве Эскалера был весьма скромной пропастью, и после многократных спусков в него я уже не ощущал ни волнения, ни страха. Теперь я надеялся оказаться перед настоящей бездной, чтобы помериться с ней силами и испытать сильные ощущения при спуске под землю. Это занимало все мои мысли, но поиски оставались тщетными. Во всем районе не было ни одной пропасти.

Однажды я остановился на дороге, идущей по оврагу, и, заметив на крутом склоне маленькое отверстие, тут же решил расширить его, так как мне всегда хотелось проникнуть в каждую увиденную дыру. Я успел отбросить немало земли и столкнуть вниз несколько больших камней, скатившихся на дорогу, когда меня испугал и заставил прекратить работу звук приближающегося лошадиного топота. Мне стало не по себе, так как я несколько попортил земляной склон и завалил дорогу, и я бы с удовольствием удрал и спрятался под покровом леса, но мой оставленный внизу велосипед был слишком убедительной уликой. Итак, я решил не двигаться с места и выдержать возможную перепалку с возницей той упряжки, которая должна была вот-вот показаться из-за поворота. Но появился не крестьянин, а два жандарма верхами. Они делали обход, и у них был бравый вид, гораздо более бравый, чем у меня, стоящего сконфуженно на склоне посреди груды земли и камней, извлеченных мной из дыры. Однако я с облегчением заметил, что это были жандармы из отряда, стоявшего в Сен-Мартори. Я их хорошо знал, поскольку помещения, в которых располагалась жандармерия, принадлежали нам, и мой отец сдавал их в аренду департаменту.

Жандармы тоже узнали меня, что не помешало им весьма строго спросить о роде моего по меньшей мере подозрительного занятия. К счастью, ни по возрасту, ни по виду я не походил на браконьера, ставящего силки на кроликов или охотящегося на хорьков. Все же они велели мне прекратить мою разрушительную работу.

У одного из них, которого я особенно хорошо знал, так как дружил с его сыном, была великолепная золотисто-рыжая лошадь, очень резвая и хорошо выдрессированная, которая по команде вставала на дыбы. Этот жандарм по фамилии Эстард обладал хорошей выправкой, бравым видом и длинными галльскими усами.

Он знал о моем пристрастии к поискам всяческих дыр и посоветовал мне побывать в его родных местах, где колодцы (он назвал их на местном наречии — пудаки) насчитываются сотнями.

«Его родные места», как я знал, находились в деревушке Арба у подножия гор. До них было каких-нибудь двадцать километров, но по тем временам это считалось значительным расстоянием. Я начал его расспрашивать об этих таинственных пудаках, и он мне весьма живо их описал. Это колодцы, затерянные среди гор в еловых и буковых лесах. Они очень опасны, и иногда в них проваливаются овцы и даже коровы, пасущиеся летом в горах.

Вечером за обедом я легко направил разговор на нужную мне тему, и отец, страстный охотник на кабанов (всего он добыл сто сорок кабаньих голов и был однажды тяжело ранен старым одиноким кабаном), сказал, что во время охоты в горном массиве Арба он видел эти знаменитые колодцы, настоящие естественные ловушки, в которые каждый год проваливаются собаки.

Все это мне уже было немного известно из брошюры, прочитанной в библиотеке Тулузского музея, рассказывающей об исследовании одного из колодцев — пропасти Планк. Брошюра принадлежала перу парижского ученого Мартеля. Я снял на кальку план и разрез пропасти, и эта бесценная бумага буквально жгла мне пальцы. Мне было совершенно необходимо увидеть пропасть Планк и по возможности спуститься в нее.

Итак, в одно прекрасное утро я явился в Арба без Марсиаля, у которого еще не было велосипеда. Какой-то старик снабдил меня очень обстоятельными и даже слишком подробными сведениями, и я отправился в горы.

По чистой случайности мне удалось найти жерло колодца «под большим буком», как мне было сказано, если только такое указание можно считать точным, ибо лес сплошь состоял из больших деревьев.

Итак, я у настоящей пропасти, носящей два названия — пропасть Планк, как ее назвал Мартель, и Пудак-Гран (большой колодец), как ее называют местные жители. Признаюсь, что топонимические проблемы перестали занимать меня, как только я приблизился к краю пропасти, оказавшейся гораздо более внушительной, чем я предполагал.