Моя жизнь. Том II

Надо сказать, что Вагнер встретил известие об осаде Парижа с восторгом. И здесь сыграли свою роль не только патриотические чувства. За все собственные неудачи и унижения в Париже Вагнер эгоистически почувствовал себя отомщенным. Уже в ноябре он откликнулся на неизбежное скорое падение Парижа недостойным его гения пасквилем «Капитуляция»[685], запятнавшим его ничуть не меньше, чем в свое время «Еврейство в музыке». То, что «Капитуляция» написана практически вслед за таким проникновенным произведением, как «Бетховен», лишь подтверждает то, что к литературному наследию Вагнера нужно относиться максимально критически. Ведь создается впечатление, что «Капитуляция» и «Бетховен» просто не могут принадлежать перу одного человека!

Французский профессор-филолог Анри Лиштанберже в книге «Рихард Вагнер как поэт и мыслитель», несмотря на собственный патриотизм, нашел в себе мужество объективно отнестись к очередному вагнеровскому «сведению личных счетов» за счет целых народов. «Равно как теории Вагнера об иудаизме возбудили против него злобу евреев, так и его теории о латинских расах – и в особенности его мнения о французах – до такой степени затронули наше патриотическое чувство, что на много лет исполнение вагнеровских произведений стало действительно невозможным во Франции. (Этот «бойкот» с начала 1880-х годов сменился настоящим «повальным» увлечением Вагнером, что еще раз доказывает всепобеждающую силу настоящего искусства; в 1885 году был даже основан журнал «Revue Wagnerienn» [«Вагнеровское обозрение»]. –

М. З.) В самом деле. Должно признаться, что его “психология народов” – довольно оскорбительна для нас». Так, по Вагнеру, «у французов в особенности является врожденной склонность выставлять себя напоказ, желать всегда, чтобы любовались ими, делать дело только из-за славы». Понятно, что далеко не все из окружения композитора слепо соглашались с подобными умозаключениями. «Самый гениальный из учеников Вагнера, Ницше, постарался доказать, что война 1870 года вовсе не была победой “немецкой культуры” над “культурой французской” и что триумф немецкой армии удался совсем по другим причинам. (Кстати, Ницше после антифранцузских выпадов Вагнера «в пику» своему бывшему другу стал сравнивать его музыку преимущественно именно с французской, в частности с Ж. Бизе. – М. З.) Впрочем, должно признаться, что и сам Вагнер значительно изменил убеждения за последние годы своей жизни и порою, не колеблясь, изрекал своим соотечественникам жестокие истины… Он несколько лет спустя не побоялся скомпрометировать свою популярность тем, что открыто заявил, что дух, который управлял судьбою Германии, кажется ему весьма отличным от духа Баха, Бетховена и Гёте

(здесь и далее курсив мой. Подчеркнем особо, что пресловутый “германский дух” для Вагнера кроется исключительно в духе Баха, Бетховена и Гёте; другими словами в великой культуре немецкого народа. – М. З.), и что отныне он уже не берет на себя смелость называть то, что было “немецким” и что не было таковым… Но как бы то ни было и каково бы ни было наше личное мнение относительно этих теорий, я не думаю, чтобы… нам нужно было относиться к Вагнеру как к врагу из-за того, что он держался мнений, мало лестных для нашего самолюбия… и равно как он не побуждает к расовой войне, так он и не стремится к поддержанию ненависти народа к народу»

[686].

Из приведенных цитат видно, насколько Вагнер сиюминутен в своих так называемых политико-этнографических построениях, опирающихся у него исключительно на «настроение сегодняшнего дня». Назавтра настроение меняется – меняется и теория, и Вагнер сам с удивлением замечает, что, оказывается, когда-то он написал то, с чем ныне абсолютно не согласен. Это еще раз доказывает, что в подобных случаях его «теории» не затрагивали глубин его сознания

. Более того – они противоречат подлинному Вагнеру. Еще раз повторяем: из всего огромного литературного наследия композитора необходимо с осторожной тщательностью выделять то, что действительно имеет отношение к Вагнеру как «поэту и мыслителю», а что недостойно даже упоминаться рядом с его именем и должно наконец быть предано забвению! Единственным критерием, позволяющим отделить зерна от плевел, является само вагнеровское искусство, в котором он правдив и последователен. Чтобы окончательно поставить точку в вопросе ксенофобии Вагнера позволим себе привести еще одну цитату, лучше всего раскрывающую смысл и задачи вагнеровского искусства. Учитывая, что вскользь мы уже упоминали рождающуюся у Вагнера идею «театра одного композитора», данная цитата заодно позволит еще лучше и глубже эту идею понять.