Моя жизнь. Том II

Какие чувства испытала Козима, проснувшись в рождественское утро под дивные звуки? Ради таких минут можно было «принести себя в жертву» и пережить все то, что выпало на ее долю. Теперь ей больше нечего было желать; подобно гётевскому Фаусту ей оставалось лишь воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Сказать, что Козима полюбила Рихарда после такого сюрприза еще сильнее, было бы неверно – любить сильнее было невозможно…

Сама же «Идиллия “Зигфрид”» стала кульминацией всей «трибшеновской идиллии» в целом.

8

Между тем в стране произошло событие, которое стало ключевым для всей истории Германии. Вагнер в числе миллионов других немцев узнал, что 18 января 1871 года в Зеркальном зале Версаля было провозглашено создание объединенного государства – Германской империи, Второго рейха. Прусский король Вильгельм I стал императором, Отто фон Бисмарк – имперским канцлером. Франко-прусская война фактически завершалась победой Пруссии. 28 января французы были вынуждены просить о перемирии, которое и было заключено 26 февраля. 1 марта германская армия вошла в Париж…

Итак, «новые пути» были уже не за горами; и для всей страны, и для отдельно взятого человека в лице композитора Рихарда Вагнера. Напомним, что еще в 1840 году Вагнер писал в работе «О сущности немецкой музыки»: «Отечество немца разделено на изрядное количество королевств, курфюршеств, герцогств и свободных имперских городов… Как же ему (музыканту. – М. З.) хотя бы приблизиться к тому, чтобы завоевать известность во всей Германии?.. Композитор, чьи произведения исполняются в Берлине, уже в силу этого никому не известен ни в Мюнхене, ни в Вене; только из-за рубежа ему может посчастливиться воздействовать на всю Германию в целом»[689]

. А Вагнер хотел именно воздействовать на всю Германию в целом. Теперь такая перспектива перестала быть утопией. Для объединенной страны нужна была одна основная сцена

– трибуна, с которой Вагнер проповедовал бы идеалы собственного искусства. Нужно было только найти место для постройки этой сцены, этого «Храма вагнеровской музыки». Мысленно Вагнер все чаще возвращался к идее посетить Байройт…

В начале февраля до Трибшена дошло трагическое известие из России, потрясшее Рихарда и Козиму до глубины души. 20 января в Санкт-Петербурге скончался Александр Николаевич Серов. 9 февраля Козима записала в своем дневнике: «Мы потеряли в нем прекрасного, истинного, по-детски преданного нашему делу друга». А сам Вагнер отправил в Санкт-Петербург письмо, проникнутое искренней теплотой и горечью утраты: «Конец нашего друга рождает во мне мысль о том, что смерть не может лишить нас поистине благородного и горячего любимого человека. Для меня Серов не умер, его образ неизменно живет во мне, лишь его усердным заботам обо мне поставлен предел. Он был и остается тем, чем был – одним из самых благородных людей, которых я могу себе только представить. Его нежная душа, чистые чувства, живой и образованный ум сделали проникновенную дружбу, которой он меня одарил, одним из самых ценных сокровищ всей моей жизни…»[690]

Можно сказать, что очередная потеря друга и единомышленника только укрепила Вагнера в стремлении, во что бы то ни стало и как можно скорее, воплотить в жизнь идеалы, которые были дороги Серову так же, как и самому Вагнеру. «Трибшеновская идиллия» подходила к концу. Для Вагнера стало ясно, что здесь он уже не останется надолго и нужно срочно искать новое место, где все его грандиозные планы получили бы свое осуществление, где возник бы, словно памятник торжеству высокого искусства, не имеющий аналогов во всей истории мировой музыки театр одного композитора.

В свое время и Лист, и Людвиг II высказывались в пользу идеи создания специального театра, приспособленного под вагнеровские постановки. Сам Вагнер, всю жизнь страдавший именно оттого, что исполнительские силы и ресурсы существующих театров были не способны удовлетворить его запросы, также буквально «заболел» этой идеей. Когда же она не нашла понимания в Мюнхене, Вагнер замкнулся в Трибшене и несколько лет питался лишь призрачной надеждой, что его мечта когда-нибудь осуществится. Правда, при этом он не переставал работать над «Кольцом нибелунга», заранее зная, что, лишь имея собственный театр, сможет осуществить постановку, достойную его грандиозного замысла. Но приступая к последней части своей тетралогии, он уже твердо верил, что когда-нибудь его мечта осуществится. «Сумерки богов» должны были стать «новой зарею» самого Вагнера!