Моя жизнь. Встречи с Есениным

Как-то вечером Лоэнгрин, с присущей ему щедростью, пригласил большую компанию на карнавальный бал в казино. Он снабдил каждого костюмом Пьеро. Впервые в своей жизни я надела костюм Пьеро, впервые я присутствовала на публичном костюмированном балу. Празднество оказалось веселым. Для меня его омрачало лишь одно облачко. Дама с бриллиантами, также в костюме Пьеро, пришла на бал. Смотреть на нее для меня было пыткой.

В разгар всех дурачеств меня внезапно позвали к телефону. Чей-то голос из виллы в Болье сообщал, что Эрика, одна из учениц школы, внезапно заболела крупом. Положение серьезное, может быть, она умирает. Я кинулась от телефона к столу, за которым Лоэнгрин занимал своих гостей, и велела ему подойти к телефону. Мы должны были вызвать врача. И именно здесь, вблизи телефонной будки, в пылу нашего общего смятения, преграда рухнула, и наши губы встретились в первый раз. Но мы не потеряли ни одной секунды. Автомобиль Лоэнгрина стоял у дверей. Оставаясь в костюмах Пьеро, мы заехали за врачом и помчались в Болье, где застали маленькую Эрику задыхающейся, с совершенно почерневшим лицом. Врач приступил к своему делу. Мы, двое перепуганных Пьеро, ждали возле постели приговора. Два часа спустя, когда рассвет прокрадывался в окно, врачи объявили, что ребенок спасен. Слезы, размазывая грим, текли у нас по щекам, Лоэнгрин заключил меня в объятия.

— Мужайся, дорогая. Вернемся к нашим гостям. И всю дорогу назад, крепко прижимая меня к себе, он шептал:

— Дорогая, если даже воспоминание об этой ночи окажется единственным, я буду любить тебя вечно.

В казино время текло так быстро, что большинство гостей едва заметило наше отсутствие. И только одна из них считала каждую его минуту. Маленькая дама с бриллиантами ревнивым взором запечатлела наш отъезд, и, когда мы вернулись, она схватила со стола нож и бросилась на Лоэнгрина. К счастью, он вовремя понял ее намерение и, схватив ее за запястье, в мгновенье ока высоко подбросил ее руку над головой. Удерживая ее так, он отнес ее в комнату для дам, словно весь инцидент являлся шуткой, заранее подстроенной для карнавала. Там он передал даму служителям, просто сказав, что с ней случилась легкая истерика, и ей, очевидно, нужно выпить немного воды. Затем вернулся в зал как ни в чем не бывало, в беспечном, прекрасном настроении. И в самом деле веселье всех гостей усилилось и достигло своей наивысшей точки в пять часов утра, когда я танцевала с Максом Дирли танго апашей, вкладывая в танец бурные и противоречивые волнения вечера.

Когда с восходом солнца гости разошлись, дама с бриллиантами вернулась в свою гостиницу одна, а Лоэнгрин остался со мною.

На следующее утро он предложил мне бежать на яхте, уже получившей новое имя. Мы захватили с собой мою маленькую девочку и, оставив школу на попечение воспитательниц, отплыли в Италию.

Деньги несут с собой проклятье, и люди, которые обладают ими, не могут быть счастливыми даже в течение двадцати четырех часов.

Если бы я сознавала, что человек, с которым я нахожусь, обладает психологией испорченного ребенка, что каждое мое слово и каждый поступок должны быть заботливо обдуманы, чтобы ему понравиться, все пошло бы хорошо. Но я была слишком молода и наивна, чтобы понимать это, и болтала, объясняя ему свои мысли о жизни, «Республике» Платона, Карле Марксе и всеобщем преобразовании мира, не имея ни малейшего представления о гибельном впечатлении своих слов. Этот человек, который заявлял, что любит меня за мою отвагу и великодушие, приходил во все большую тревогу, когда понял, какую пламенную революционерку он принял на борт своей яхты. Он постепенно уяснил, что ему не удастся примирить моих идеалов со своим спокойствием. Но последняя капля переполнила чащу, когда как-то вечером он спросил меня, какое мое любимое стихотворение. Обрадованная, я принесла ему книгу и прочла «Песню открытой дороги» Уолта Уитмэна. Увлеченная своим энтузиазмом, я не замечала, какое впечатление производит мое чтение, и, взглянув на него, поразилась при виде его искаженного яростью красивого лица.

— Какой вздор! — воскликнул он. — Этому человеку никогда не удавалось заработать себе на жизнь.

— Разве ты не видишь, — воскликнула я, — что им владели грезы о свободной Америке?

— Будь прокляты грезы!

И внезапно я поняла, что его греза об Америке ограничивалась десятками фабрик, создавших для него богатство. Но такова уж извращенность женщин, что после этой, как и после других подобных ссор, я кидалась в его объятия, забывая обо всем под его ласками. Я утешалась мыслью, что скоро его глаза раскроются, он прозреет, и тогда он поможет мне создать великую школу для детей из народа.

Между тем великолепная яхта плыла все дальше по голубому Средиземному морю.