Мокрая вода

– Не страшно. Девяносто девять процентов мужчин обожают толстых женщин, а один процент – очень толстых!

– Так я толстая?

– Ты стройная и совершенная!

– Ну уж нет! Завтра же сажусь на диету, сделаю маникюр. Ужас, когти звериные, а не ногти! И буду очаровывать тебя на всю катушку!

– А я буду тебя охмурять по полной программе!

– Хорошо!

Она оглядела себя в зеркалёе, осталась довольна. Посмотрела на Боба, подошла, присела на колено, обняла.

– Ты красивая, – серьёзно сказал Боб, глядя ей в глаза. – Даже страшно!

– Если женщина к тридцати годам не стала красивой – она дура!

Но у меня нет детей, я была лишена радости материнства.

– У меня сын-подросток. Школу заканчивает.

– Ты женат?

– Не стану рассказывать тебе леденящих кровь историй о неземной любви и коварстве злых завистников, о том, как меня бросила жена. Ещё не разведён, но из семьи ушёл.

– Она – стерва?

– Нет, обычная женщина. Семейная лодка, должно быть, была сколочена гвоздями, они проржавели, лодка рассыпалась… что-то ушло. Плыл по инерции, потом надоело. Теперь, как большинство русских, – странствующий еврей.

На подоконник присел голубь. Покрутил головой, вспух расправленным пером. Посмотрел внимательно через стекло, коротко запустил негромкий моторчик воркования.

– Новость принёс, – сказал Боб.

– Хорошую?

– Благую весть.

Они смотрели на голубя. Тот важно ходил по отливу, цокал по жести коготками. Коричнево-белый, изгой среди сизарей. Дошёл до края, поворковал, улетел.

– Ты понял, что он сказал?

– Пора ложиться на крыло.

– Так и сказал? И ты – поверил?

– Дословно. Архангел Гавриил наказал Захарию немотой за неверие. Нина внимательно посмотрела на него. Потом обвела карандашиком контур губ, накрасила тёмно-вишнёвой помадой.

– Ну как?

– Я бы добавил увлажняющий блеск. Как визажист со стажем.

– Почему?

– У нас будет вечерняя прогулка.

– Резонно, – засмеялась Нина. Добавила блеск. – А теперь?

– Теперь буду сходить с ума от ревности!

– Задушишь?

– Затискаю в объятьях! – засмеялся Боб, схватил Нину в охапку, прижал, прикоснулся губами к губам, слегка облизнулся. – Какая вкусняга! И тонкий аромат. Букет!

– Ты всё пробуешь на вкус?

– И на цвет, и на звук. Потом ищу отклик внутри и думаю – на что же это похоже?

* * *

Они оделись, вышли на улицу.

Снежная каша под ногами. Нина взяла Боба под руку, прильнула. Морозец бодрил, словно был третьим, невидимым участником этой прогулки, но не мешал.

Людей в метро было мало. Они сидели «под руку» и смотрели в зеркальную темноту окна напротив, на мельтешение кабелей в глубине, за своими лицами.

На «Комсомольской» вошла темнокожая девушка, присела напротив. Кокетливо глянула на Боба чёрными глазами на шоколадном лице. Она была похожа на Нину.

Боб и Нина переглянулись, отвели глаза. Странно было и удивительно это поразительное сходстство!

Они сидели ладонь в ладонь, улыбались, переглядываясь через зеркало окна, стараясь, чтобы тёмная «копия» не заметила их улыбок и не приняла их с обидой на свой счёт.

– Значит, мы достойны чуда, – шепнул Боб. – А это – Богово!

– Восторг и удивление, – улыбнулась Нина.

– Излечат ли чудеса людские души?

Она посмотрела на Боба, потом на попутчицу напротив, отвела глаза в сторону, задумалась.

– Благодарность – состояние краткое.

Они поднялись с места и встали у дверей.

– Выход на Сретенский бульвар только через «Чистые пруды» или «Тургеневскую», – сказал Боб. – И Кузнецкого моста уже нет – засыпали! Я, когда вижу читающих глянцевые журналы, вспоминаю вот это:

А всё Кузнецкий мост и вечные французы,Оттуда моды к нам, и авторы, и музы.

Губители карманов и сердец!Когда избавит нас творецОт шляпок их! и шпилек! и булавок!И книжных и бисквитных лавок!

– Школьная программа – «Горе от ума». Грибоедов.

– Хорошо учился?

– Не могу похвастаться. Но то, что заучил в школе, помню. Сейчас – труднее.

Завернули во Фролов переулок, немного попетляли. Вышли к монастырю на противоположной стороне.

Белый каменный забор. Зелёные изразцы по верху, былинные «звери». Вошли в монастырскую калитку. Тропинка чистая от снега. Иконы на стене справа, под козырьком. Каменный крест в память репрессированных, безвинно убиенных, почти прислонился к высокому глухому забору.

Боб троекратно перекрестился в полупоклоне. Прошли вперёд. Двое семинаристов шли от храма, разговаривали. Засмеялись, сделали несколько шагов вприпрыжку, оглянулись и пошли с улыбкой дальше – но уже неспешно, степенно, насколько это возможно в их возрасте.

Колокольня в стороне. Маленькая золочёная луковка. По центру храма – большой золочёный купол, по четырём углам – зелёные чешуйчатые купола поменьше. На них только кресты с позолотой. Белые стены.

– Храм Живоначальной Троицы в Листах, – сказал Боб. – У сына книжка есть – «Русские народные сказки», с рисунками художника Билибина. Очень похоже. Намоленный храм. Голову покрой, – попросил он Нину.

– Нечем.

– Возьми мой шарф. Здесь не осудят.