Молчаливый полет

Ошибочно думать, что пушка нема,Что пушка не может ответить сама.Лафет титулован, и медь полновесна,Но велеречива, но не бессловесна.Попробуйте — камнем — заставьте греметь,Заставьте дрожать беззащитную медь —И пушка ответит с кремлевской твердыниНа чисто французском, с оттенком латыни;И пушка расскажет о многом таком,Чего не поведать иным языком,Чего не напишет напыщенный титулНа камне, где давний покоится идол.Попробуйте — ломом — заставьте греметь,Заставьте дрожать беззащитную медь —Вы сразу поймете, что в каменной грудеВы будите душу живого орудья,Что вспугнута дрожь барабанных дробей,Что старая пушка — военный трофей.

Ударим же бедное медное тело,Чтоб долго дрожало, чтоб долго гудело:Нет пороха в недрах, нет в дуле ядра,Но стонет прохлада слепого нутра, —И звуки, что раньше в боях перемерли,Клокочут в остуженном пушечном горле.Но к призракам звуков греховных громовПримешаны тени церковных псалмов,И вторит задумчиво звон колокольныйЦентральному уханью гаммой окольной,А в общую гамму, как стук кастаньет,Врывается цоканье медных монет:«Не всюду, не вечно была я мортирой,Прожженной, увечной, коварной задирой,Но разные виды обиды и злаПо-разному всюду я люду несла, —Мой каждый по-новому вылитый обликРождался и жил в человеческих воплях…

Я помню — отныне за много вековБыла я разбита на сотни кусков;Была я монетами черной чеканкиС портретами мужа придворной осанки,Под рубищем древним сама НищетаПо темным харчевням была мне чета.Путями насилий, путями обмановМеня уносили из тощих карманов,И с жалобным звоном, судьбе покорясь,На торге зловонном я шлепалась в грязь,И ясным покойникам мертвые векиСвоими грошами я крыла навеки…Как сладко хотелось, тогда и потом,Сгореть без остатка в огне золото!Леса выгорали, народы редели,И камни крошились, и воды скудели,Но вечно должна была гулкая медьЗвенеть от ударов, не смея неметь…

Был некогда храм, а на паперти храмаКакие-то люди молились упрямо.Они приходили, клюкой семеня,И в жертвенный ларь опускали меня.Но ларь переполненный взяли из церквиИ лепту в горнило плавильное ввергли…Литейщик веселый гроши обкалилИ в колокол голый меня перелил.И вот я надолго под небом повисла —Я зеленью тонкой, состарясь, окисла,Я семь поколений своих звонарейОплакала гулом глухих тропарей;Крещенью, и смерти, и розам венчальнымСлужила я телом своим беспечальным;В уборе обильном пустая ТщетаПод куполом пыльным была мне чета.Но вот из-под неба зовет меня сноваКровавая треба обличья иного:

Я снова в плавильне, я снова горю —И новую в мире встречаю зарю.Я слышу с Монмартра, как требует ядр,Как требует пушек орел-император…В мортирном обличьи на скифский Восток,Стократ возвеличив, нас гонит поток.Катилась я, грозно и зло громыхая,Туда, где Московия стыла глухая,И хрупкая Смерть за овалом щитаВ пути моем шалом была мне чета.…Покойна я ныне, свой путь вспоминая —О, gloria mundi! О, слава земная!Зачем разбудил меня этот удар!..Ваш мир уже молод, хотя еще стар,Он скоро забудет в бескровных делахО пушках, о деньгах, о колоколах…Но сон возвращается — здравствуй, покой,Смущенный свободной от рабства рукой…»