Молчи или умри

— Как будто в трактир, рыбки отведать. Иностранцы заявились, так теперь…

— Уж не знаю, смогу ли, — нерешительно сказал Коев, — но обязательно позвоню. Директор на комбинате?

— Там. До самого вечера, сказал, пробудет.

Шофер отошел от ограды, и Коеву снова показалось, что он слегка пьян. Походка его была неуверенной. Завел мотор и нервно рванул с места…

Коев сорвал несколько плодов со старой смоковницы. До чего ж живуча! Сколько раз обжигал ее мороз, засыхала, но вновь выбивались у корня росточки, а года через два-три опять раскидывались ветви молодой кроны. Коев пожевал мягкий, слегка привяленный инжир, сохранивший недавний вкус, под зубами похрустывали зернышки. «Отчего же нам, подобно смокве, не дано перерождаться?» — шутил когда-то Старый. «Как так, не дано? — откликался сын. — Ты же знаешь, многие верят в перерождение. Целые религии на этом держатся…» «Да, держатся, проповедуют, — отвечал Старый, — но на одной проповеди далеко не уедешь. Тьма-тьмущая народу на тот свет угодила, хоть бы один вернулся. Нет, назад ходу нет. Никому не отпущено второй жизни, Марин. Никому».

Сейчас Марину страстно захотелось, чтобы перерождение было явно — пусть рядом окажется отец, пусть из горенки выглянет мать, пусть вновь оживут добрые, дорогие сердцу люди…

С тяжелым сердцем покидал Марин Коев родной дом. По улице шли люди, на тротуарах резвились ребятишки, — но он здесь никого не знал… Коев брел, не разбирая дороги. Свернул к реке, заглянул в читальню, где репетировала Ненка, обогнул Профсоюзный дом, где было ателье фотографа, холм, где располагался склад Доки, и снова очутился в старой Вароше. Подумалось о Соломоне. Что старик собирался ему сказать? Кем он так запуган? В ушах явственно раздался отзвук шагов преследователя. Неужели опять галлюцинация? Нет, за кем-то действительно охотились. За ним? Или за Соломоном?

Из одного домика вышел крупный мужчина. Мельком взглянув на Коева, он прошел мимо, но что-то заставило его остановиться и обернуться назад.

— Марин, ты ли это?

Марин обернулся, но человек не был ему знаком. Увидев его смущение, мужчина сам поспешил навстречу.

— Это же я, Койчо! Ну Койчо Минчев!

— Надо же, Койчо! Сколько же лет мы с тобой не виделись?

— Да годков тридцать, пожалуй.

Его широкое лицо светилось добродушием. Коев припомнил, что когда-то они были соседями.

— Сначала было подумал, что обознался. Что может делать Марин Коев среди здешних развалюх? А пригляделся как следует, вижу — он, он самый и есть… — тряс Койчо руку Марину.

До Коева доходили слухи, что Койчо Минчев учился в Варненском мореходном училище, а после окончания объездил много стран. Теперь, вероятно, на пенсии. Койчо с готовностью подтвердил правильность слухов. Рассказал, как он закончил мореходку, как плавал на судне в Африку и Индию, перевозил разные товары на Кубу.

— А потом снова потянуло на родину. Тихо, спокойно, никто не беспокоит.

— Наверное, не работаешь?

— Нет, почему же, — возразил бывший моряк. — Задали мне тут задачку…

— Военные?

— Да нет. Стена водоема дала трещину. Так вместе с водолазами из Варны обследуем весь бетон.

— Моряк всегда моряк, а?

— Знаешь, интересная работка. С тех пор как приставили меня к этому делу, жить стало веселей. Уже несколько раз с ребятами на дно спускался. Темень, хоть глаз выколи. А посветишь фонариком, такое увидишь… Не говорю о рыбах. Иной старый откормленный лещ килограмм на десять-пятнадцать потянет, еле плавниками шевелит… Но для нас главное внимательно осмотреть наносы, выявить изменения в структуре, трещины и щели обнаружить.

— Когда-то и я участвовал в создании искусственного озера, во времена студенческих стройотрядов.

— Да и я тут потрудился. Тоннель прокладывали. Бывало, обвал за обвалом, еле укреплять успевали. Славное время! И отец твой нам лекции читал.

— Точно. О международном положении, экономических законах.

— Книги нам приносил. Тогда я Горького прочитал, «Молодую гвардию», «Цемент»…

— Всю домашнюю библиотеку перетаскал на стройку, — подхватил Коев. — И поэзию не забывал. Смирненский, Вапцаров, Ботев… Ни одной книги обратно домой не принес.

— Золотая пора, — грустно вымолвил Койчо, — словно вчера все было.

— А сейчас годочки вниз покатились.

— Зато сердце не старится. Так бабка моя говорила. Человек стареет, а сердце стареть не хочет. Сопротивляется.

— Верно, сопротивляется.

— Ты о себе ничего не говоришь.

Коев в двух словах рассказал о себе. Они пошли рядом. Когда речь снова зашла о Старом, Койчо сказал:

— А знаешь, ведь Старый часто к Соломону наведывался.

— К Соломону?

— Сам раза два-три видел его.

— У них?

— И у них, и в корчме. О чем-то они толковали. Однажды подсел я к Косьо и слышу, как препираются они из-за какого-то человека. Старый что-то выпытывает у Соломона, а тот лишь отмахивается.

— Странно…

— Вот и я диву давался, что такой человек, как твой отец, с каким-то ублюдком водится. Но, вслушавшись, понял, что в прошлом их что-то связывало. Так, во всяком случае мне показалось. А что именно, о чем точно они толковали, сказать не берусь.