Молли

Когда я в первый раз прочитала это, то не очень поняла, что именно описывает Молли. Моя бабушка как-то рассказывала мне, как французы делают p^at'e de foie gras – насильственно раскрывают гусю клюв и просовывают в горло кукурузу. Я почувствовала, что что-то подобное случилось и с Молли.

К следующей странице дневника была приклеена фотография. Она стоит рядом с каким-то индусом, под полотнищем, на котором написано: «Гостиница и торговый дом: все, что сделано в Индии, у нас есть! Комнаты. Отличное питание. Коттеджи». На стенде за их спинами – множество почтовых открыток. Руки Молли свободно опущены, на ее правом запястье ясно выделяется что-то темное – кажется, это просто пятно, но по тому, как безжизненны ее пальцы, можно догадаться, что это такое. Волосы ее разметало ветром, она искоса смотрит на солнце, отворачиваясь от объектива фотоаппарата; на ней носки и обшарпанные туфли. Индус же расправил плечи, высоко поднял голову; он смотрит прямо перед собой – так, словно полагает, что камера нацелена только на него.

В июле, проехавшись по Скалистым горам и Великим Равнинам по дороге на восток, Молли прочитала «Как распознавать бабочек» Джона Генри и Анны Бостфорд Комсток – она нашла книгу в Иллинойсе, в магазине подарков. Она заставила Дика купить не только книгу (которая до сих пор у меня – напечатано в Итаке в 1943 году; Комсток была профессором энтомологии и знатоком природы в Корнуолле), но также и сачок, особую бутылку с пробкой для усыпления насекомых, специальную коробку и булавки.

Я снова открыла это удовольствие, – пишет Молли. - Теперь мне нужен, конечно, микроскоп. Как мне не хватает папиной лаборатории – не говоря уже о том, как мне не хватает папы. И всех этих субботних дней, когда мы с папой и Бетси изучали слайды и стеклышки с культурами. Пикники в деревне. Папа был такой веселый, когда гонялся за бабочками, я помню, как летал за ним следом его галстук...

...Я уже забыла об этом. Я так много забыла, дневник. Мы с Бетси часто смеялись до слез. Бедная мама, ей было неловко с нами, мы все время старались ее задеть, засовывали пауков ей в лифчик. А потом воскресные дни, чай с бабушкой Бетси – бабушкой Кеклер – et notre lecons francais – et, enfin, notre «mot de la semaine»

[13], которую мы должны были запомнить. Я и это забыла.

А было так забавно – кто из нас первым сможет справиться с каким-нибудь смешным предложением. «У меня экклезиастская страсть к шоколаду». «Я нахожу изгибы ваших губ отвратительными. Пожалуйста, научитесь элегантнее пить через соломинку».

Какой же я стала ленивой, говорила нам миссис Тюрмонт. О, Бетси, моя прекрасная бабочка, что с тобой стало? Я уверена, что ты прониклась бы отвращением ко мне, если бы знала, что мне приходится делать!

Я вспомнила это место из ее дневника, когда составляла свою выпускную речь. (Поговорив с бабушкой, я решила закончить не только этот класс, но и Высшую школу.) В память о Молли я использовала в этой речи слово «лениться»: «Какую бы тропу в будущее мы ни выбирали – лениться нам не к лицу. Мы должны бороться, и не только раскрыть, но и увеличить свой потенциал – придется усердно трудиться, идти вперед и вперед, но зато мы достигнем удовлетворения и успеха».

В то утро, стоя на подиуме, я и верила, и не верила в справедливость своих собственных слов. Микрофон усиливал мой голос, он делался более уверенным и громким. Когда я посмотрела на собравшихся выпускников и их родителей, я увидела за ними синее небо, простиравшееся до самого горизонта, и я знала – слова тоже не будут литься вечно. Вы можете просто умереть. Ведь Молли умерла, а я почти что последовала ее примеру.