Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

На дорогe, перед воротами лагеря стоит нестройная волнующаяся толпа -человeк на глаз 400 -- это новое пополненiе, только что прибывшее из Ленинградской тюрьмы.

У ворот установлен столик. Каждаго вызывают по фамилiи, и он медленно проходит в ворота лагеря. Скольким из них суждено выйти из этих ворот на волю?

Толпу окружают вооруженные солдаты. Вездe мрачныя, утомленная лица, согнувшiяся фигуры, котомки, мeшки, узлы...

Привычным взглядом я ищу среди вновь прибывших интеллигентных людей. Они как-то особенно придавлены окружающим и особенно чутко реагируют на ободряющiя слова. Большинство новичков -- крестьяне, с покорной робостью подчиняющiеся грубым окрикам охраны. Бывших чекистов легко узнать по оттeнку беззаботности и наглости в поведенiи. Они здeсь "свои люди" и через нeсколько дней превратятся в "начальство"... Уголовники, воры, безпризорники -- оборванные, посинeвшiе -- мрачны, угрюмы, озлоблены. Тяжелая ругань и ссоры волнами прокатываются по их рядам. Небольшой кучкой сзади стоит группа в 30-35 женщин.

Я прохожу по рядам и отвожу в сторону больных с рeзко выраженной температурой. Эти пойдут в лазарет. Группа назначается для осмотра в амбулаторiю.

В прiемочном актe (лагерь принимает новых заключенных по спецiальному акту) я должен, в числe других пунктов, заполнить и такой -- "процент вшивости". Этот осмотр производится до крайности просто: я с фельдшерами осматриваем воротники 2-3 десятков заключенных и, в зависимости от "добротности" и количества найденнаго "населенiя", я заполняю требуемую графу. Обычно этот процент равен 30-40.

Проходя по рядам, я внезапно слышу возглас:

-- Борис Лукьянович! Не узнаете?

Из толпы мнe улыбается обросшее давно небритой щетиной, худое лицо какого-то низенькаго молодого человeка. Паренек радостно осклабился и, видимо, хочет выйти из рядов. Но я с равнодушным лицом прохожу, хотя 437 сердце у меня дрогнуло. Я помню этого паренька, моего стараго одесскаго прiятеля, с которым лeт 11 тому назад мы вмeстe сидeли в подвалe ЧК, а потом встрeчали день св. Георгiя под Севастополем.

-- "Гора с горой не сходится", а вот мы, совeтскiе человeки, встрeтились в концлагерe.

Через нeсколько минут я опять прохожу мимо. Удивленное, встревоженное и огорченное лицо Кости оборачивается в мою сторону.

-- Больных, товарищи, еще нeт среди вас? -- громко спрашиваю я. -Кто-то из безпризорников начинает скулить. Я провeряю его пульс и затeм, как-будто случайно оглядываю Костю.

-- А у вас, молодой человeк, почему такой вид? А ну, идите-ка сюда. Э-ге-ге! Да у вас температура. Выйдите-ка в сторону.

Костя начинает понимать мой многозначительный взгляд и молча подчиняется.

-- Петр Иванович, -- обращаюсь я к фельдшеру, -- запишите-ка этого в карантинное отдeленiе: подозрeнiе на тиф.

-- Как ваша фамилiя?

-- Рeпко Константин.

-- Ну вот, станьте в ту вот группу...

Горькая безпомощность

К вечеру в кабинет санчасти приходят люди, просящiе помощи.

Вот еще один -- худой и высокiй юноша, с рeзкими чертами напряженнаго лица, пятнами нездороваго румянца на щеках и впалой грудью, Не нужно даже перкуссiи, чтобы опредeлить у него туберкулез легких.

-- Посылок от родных вы не получаете?

-- Нeт, -- коротко и сухо отвeчает юноша.

-- Та-а-ак. А гдe работаете?

-- На кузницe... Я студент-технолог был раньше.

-- А на долго сюда?

-- 10.

-- А какая статья? 438

-- 58, 8 (террор).

Становится ясным не только медицинскiй дiагноз, но и бiологическiй и политическiй прогноз. С его легкими, статьей и приговором, без достаточнаго питанiя и с перспективой многих лeт среди болот сeвера на лагерных работах -- долго не прожить... ОГПУ и его лагеря особенно сурово относятся к совeтской молодежи, ушедшей в террор...

-- Вот что, товарищ... Я временно могу освободить вас от работ. Но лeчить и вылeчить вас у нас нечeм... Неужели никто с воли не может помочь вам посылками?

-- Что вы, доктор, все каркаете "воля, воля", -- грубо обрывает юноша. -- Было бы кому -- давно прислали бы... Ну, а что-ж мнe п о с л e вашего отдыха дeлать?

-- Если не сможете работать -- придется в инвалиды вас записать...

Худое лицо юноши передернулось болeзненной гримасой.

-- Ах, в инвалиды?... А потом в лeс на покой?... Понимаю...

-- Я вам рыбьяго жиру выпишу... Пока есть...

-- Ах, п о к а  е с т ь?... А потом?... Вы бы уж, доктор, не валяли дурака и сказали бы прямо -- аминь человeку... Честнeе было бы...

-- Почему же? -- мягко отвeчаю я... -- Как нибудь устроитесь с питанiем... На болeе легкую работу станете...

Юноша как-то злорадно смeется и пальцы его сжимаются в кулаки.

-- Ах, "как-нибудь"... -- каким-то свистящим шепотом повторяет он и потом яростно вскрикивает: -- Будьте вы прокляты... вы всe!.. -- и, хлопнув дверью, выбeгает из кабинета..

Я остаюсь один, подавленный безвыходностью судьбы этого юноши и яростью его вспышки.. Проходит нeсколько молчаливых секунд, и в двери стучит слeдующiй. Еще одна капля человeческаго горя сейчас пройдет перед моими глазами... И я безпомощен перед этим каскадом боли и горя людского, ибо я сам только пeшка в этой окружающей нас стихiи жестокости и бездушiя... 439