Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

-- Да нeт... С полчаса... Рабочiй за барак случайно вышел -- видит: висит кто-то... Он крик и поднял... 442

Я поднес лампу к судорожно перекосившемуся лицу и невольно вздрогнул: эта гримаса отчаянiя и злобы сразу напомнила мнe того студента, который сегодня был у меня на осмотрe. Он нашел, значит, рeшенiе вопроса, что ему дeлать...

Да... "Смерть -- выход из всякаго положенiя,

Но единственное положенiе, из котораго выхода нeт"...

-- Слышьте, Солоневич, -- наклоняется ко мнe чекист, -- нам главное -нeт ли слeдов, что е г о повeсили?

-- Нeт. Этот, видно, сам...

-- С чего это он? -- насмeшливо поднимает брови чекист.

Я молча пожимаю плечами... По своему, он, этот студент, прав. Наблюдать свое угасанiе и с тоской ждать послeдних минут, когда легкiя будут разрываться от жажды воздуха и жажды жизни... Нeт уж, лучше сразу... Мрачная, обнаженная арифметика совeтской дeйствительности...

Я понимаю его, как врач, и негодую, как гражданин: почему он, безвременно уходя в иной мiр, не захватил с собой кого-нибудь из своих тюремщиков и палачей?...

Обыкновенная исторiя

Спал я в своей комнаткe недолго -- вeроятно, часа два. Ночью в корридорe лазарета раздался шум топочущих ног, и меня вызвал голос взволнованнаго санитара.

В перевязочной ничком на клеенчатом диванe лежал и тяжело всхлипывал человeк в военной одеждe, с окровавленной головой. Из палат достали еще двe лампочки, и раненаго перенесли на перевязочный стол.

Один из заключенных, принесших раненаго, видимо, рабочiй мастерских, глухо сказал:

-- Тут еще, товарищ доктор, евонная шапка... Она там сбоку валялась...

Измятая фуражка объяснила многое: у нея была сине-зеленая тулья и малиновый околыш -- форма сотрудника ОГПУ. Все событiе сразу приняло политическую 443 окраску. Оно оказалось одним из безчисленных явленiй "классовой борьбы", или, правильнeе выражаясь, борьбы власти с народом, которая ни на минуту не прекращается на великих просторах страны, "достигшей соцiализма".

-- Вы бы лучше, товарищи, подождали, -- сказал я рабочим. -- Вeроятно, нужно будет показанiя дать III части.

-- Нeт уж, доктор... Вы уж не серчайте... Мы пойдем. Мы вeдь не знали, кто там лежит. Темно было. Потому-то и принесли. А ежели-б видали, может, и не подошли: какое наше дeло?.. А теперь наше дeло маленькое. Пущай сами ищут, кто и как... Ну, прощевайте, доктор... Пока...

Я послал санитара с докладом в III часть и при тусклом свeтe керосиновых ламп стал осматривать раненаго. Дeло оказалось серьезным: затылочная часть черепа была проломлена каким-то тупым предметом, вeроятно, кирпичем.

Срeзав волосы и обрив край раны, я удалил выступившiе осколки костей и, продезинфецировав края раны, стал перевязывать ее.

В лазарет, совсeм запыхавшись, вбeжал чекист.

-- Что тут у вас, товарищ Солоневич?..

-- Да не знаю... Вот сейчас закончу -- сами увидите...

Когда перевязка была закончена, я повернул голову раненаго, бывшаго по-прежнему, без сознанiя, и освeтил его лицо лампой.

-- Ах, чорт! -- взволнованно воскликнул чекист. -- Да это наш новый уполномоченный... Проскурняк... Только что из Москвы прибыл... Вот, сволочи!.. Как это он к вам попал?

-- Да вот принесли...

-- А кто -- не замeтили?

-- Нeт... Не видал... А теперь вот что, товарищ дежурный. Раненаго нужно срочно дославить в центральный лазарет. Тут, в этих условiях, я операцiю дeлать не могу. Идите, срочно вызывайте карету скорой помощи.

Скоро выяснилось, что карета скорой помощи была поломана. Пытались вызвать пожарный автомобиль, но и он был в ремонтe. 444

-- Вот, дьяволы!.. -- выругался сотрудник III части. -- В легковой машинe везти нельзя. Я же понимаю: лежачим нужно... Что же дeлать-то?

Сошлись на компромиссe -- я отправляю раненаго на санитарной повозкe, но только получив об этом оффицiальное распоряженiе. Добился я этого не без труда, но мнe нужно было застраховать себя от обвиненiя, что я отправил тяжело раненаго, нуждающагося в покоe, в обыкновенной повозкe... И по много меньшим поводам "пришивали" новое дeло.

Минут через 10 к дверям лазарета подъeхала повозка, на которой санитарная часть привозила больных и отвозила покойников. На повозкe сидeл наш постоянный возница "покойницкiй кучер", маленькiй полeсскiй мужиченко, Татарук.

В нашей медицинской работe этот Татарук был нeкими "валерiановыми каплями". Заросшiй пеньковой бородищей, какой-то удивительно уютный и мягкiй, этот мужичек успокаивающе дeйствовал на всeх больных. А в качествe санитара для душевно больных он был просто незамeним и часто дeлал ненужной примeненiе смирительной рубашки. Его любовно-мягкое отношенiе к людям, их горю и боли как-то невольно напоминало мнe толстовскаго Каратаева.

Однажды случайно мнe удалось подслушать, как он, снимая с покойника казенное бeлье (в лагерe умерших хоронят обнаженными, без гробов, в общей могилe), говорил ему вполголоса, с самыми ласковыми интонацiями своего хрипловатаго баска: