Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

— Мне на своем веку приходилось немало работать с детьми, и я давно уже присматриваюсь к работе пионеров. Все предложенные меры, по моему глубокому мнению, не дадут нужных результатов. Дело по существу в двух моментах 1) перегрузке детей общественно-политической работой и 2) недостаток хорошо поставленной физкультурной работы.

— Так что-ж, по вашему, выкинуть, что-ль, политработу? — враждебным тоном спросил комсомолец.

— Да не об выкидывании вопрос идет. А об том, чтобы в программе занятий пионеров на первое место поставить укрепление здоровья и дать опытных физкультурных работников. Ведь всем ясно, что на этом фронте у вас прорыв. Если довели пионеров до такого состояние и пришли к нам за советом, то, очевидно, нужно предпринимать какие-то героические меры по оздоровлению работы среди детей.

Докладчик был, видимо, начинен самыми боевыми возражениями и хотел спорить, но старый испытанный в словесных боях председатель коротко сказал:

— В виду сложности вопроса, товарищи, предлагаю избрать комиссию, в которой и проработать этот вопрос к следующему заседанию… А то мы тут передеремся, а толку не будет. Дело путанное. Точка.

В комиссию включили и меня.

Изготовление «гвоздей»

После конца заседание комсомолец догнал меня у выхода.

— Идем, что-ль, Солоневич, вместе? — предложил он самым дружелюбным тоном.

— Идем.

— Что это ты, друг, наплел там на заседании про пионеров? — начал член ЦК, когда мы вышли на улицу.

— А что?

— Да разве мы можем, чудак человек, найти знающих людей для всех отрядов? — снисходительно произнес комсомолец. — Сейчас у нас пионеров под 3.000.000. Скудова нам взять стольких руководов?

— Так зачем же набирать эти 3 миллиона, если вы не можете обслужить их?

— Как это зачем? — удивился мой спутник. — Что-ж, так и оставлять молодое поколение в тине старого быта, без коммунистического влияния?

— А школы?

— Что школы! — презрительно махнул он рукой. — Там все старые дураки еще с мирного времени сидят. У них аполитичность не только в башке — в каждой пуговице на пупе сидит. Разве они могут готовить коммунистическую смену?

— А вы можете?

— А что-ж. Известно, можем! Конечно, не без прорывов, вот, давеча я докладал насчет физкультуры. Но это-ж второстепенно. А политически дело у нас поставлено на «ять».

Для большой убедительности он протянул кулак с поднятым вверх большим пальцем. В советской России этот жест древнего Рима обозначает высшую меру похвалы.

— А разве здоровье детей — пустяк?

— Ну, нельзя же везде на все 100 процентов поспеть, — снисходительно уронил парень. — Нам сейчас политическая сознательность нужна, а не мускулы. Что-б, значит, были люди свои в доску, свой, значит, аппарат, да чтоб дисциплина аховая была. Иначе нам разве удержаться, когда кругом врагов до черта?

— Постойте, т. Фомин, да дети-то, дети — дегенерируют ведь? — возмутился я.

— Как, как ты сказал?

— Да, вот, слабеют, болеют, вырождаются — ведь в докладе вы сами об этом говорили.

— Ну, что-ж! — невозмутимо ответил Фомин. — Лес рубят — щепки летят. Часть, конечное дело, на свалку пойдет. Но зато хоть немного, да наших ребят все таки выйдет. А нам ведь это самое важное… Ежели хоть 2–3 из сотни выйдут так, как нам надо — и то ладно будет!

— Ну, а остальные? Пусть погибают? Так, что ли?

Комсомолец с удивлением посмотрел на меня.

— Чтой-то ты, Солоневич, такой жалостливый? Кажись, наш брат — моряк, а душа в тебе, как нежная роза с Ерусалима… Ну, погибнут, ну, и что? На то и революция. Иначе нельзя. «Самим дороже стоит», — усмехнулся он.

— Но ведь можно было бы использовать и другие организации для общей работы с детьми?

— Как же, как же! — с оттенком злобы ответил Фомин. — Мы уже пробовали — вот, скауты тоже были. Слышал, может?

— Слышал немного…

— Ну, вот. Мы несколько годов с ними цацкались, да возились — думали, что с них что выйдет… только черта с два — уперлись на своем и никак. Ну, хоть ты тут тресни…

— А что вы хотели с ними сделать?

— Да просто, чтобы они нам как ступенька Комсомолу были. А они — хоть ты им кол на голове теши… Распустили, сукины дети, свои интеллигентские сопли и сюсюкают: любовь к ближним, изволите видеть. Родину выкопали из старого мусора, да, кажись, и к Боженьке дрожемент тоже имели… Ну, и стукнули мы их!..

— А чем они мешали?

— Чем? Может, и не мешали… бояться мы их не боялись. На то ЧК у нас есть — рука у ей крепкая. Но не в том дело. Ежели аполитичная организация, да еще не на советской платформе — хрен их знает, что они там потом наделают. А, может, сунут в подходящий момент нож в спину революции? А? Что тогда? Ребята ведь крепкие.

— Ну, так то потом, да и то — «то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет»… Всунут или не всунут нож — это еще никому неясно. А теперь-то они чем мешают?

Комсомолец с явным презрением посмотрел на меня.

— Эх, ты, брат! А еще командир флота! Ты Маркса читал?

— Нет, не читал. А будто бы ты читал?

На секунду Фомин смутился.

— Ну, положим, я тоже не читал! Ну его к чертовой бабушке! Этакие томищи накатал. Его «Капиталом» только сваи вбивать… Но не в этом, брат, дело. Ты, видно, «диамата» не знаешь!