Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

— А я у них вроде короля. В нашем деле без дисциплины никак нельзя — моментом засыплешься. Ну, а я — старый урка. Почет имею. В Соловки уже по второй еду…

— Это после Одесского приюта?

— Ну, да… Я ведь оттуда разом сбежал, как, помните, Влад-Иваныча выставили. Буду я ихних комсомольцев слушать!.. Как же, нашли тоже дурака…

— А того комсомольца-оратора не встречали? — спросил я, вспомнив рассказ о мести Митьки.

— Как же… Как же! Встречал! — усмехнулся юноша. — Помню… Вряд ли только он что помнит. Нечем помнить-то…

— С ума сошел, что ли? — спросил Дима.

— Нет… Но уж ежели кирпич об голову разобьется, то уж не только памяти, а и от головы-то мало что остается… А вы — тоже скаут, как и дядя Боба?

— Да…

— Ну… Ну… Добрались, значит, и до вашей шатии. Что-ж, там, в Соловках, кого хотишь, встретишь…

— А вы там как очутились?

— Как? Да очень просто — раз, два в тюрьму попал, а оттуда прямой путь в Соловки… Рецидивист, а по нашему — старый уркан… Ну, да я недолго там был…

— Амнистие была?

— Амнистия? Ну, это только дураки в советские амнистии верят. Бумага все терпит. Я сам себя амнистировал.

— Как это?

— А так — до острова меня так и не довезли. Я еще с Кеми смылся. Да, вот, не повезло — опять по новой засыпался…

— Много дали?

— Да трояк. А вам?

— Пять лет.

— Ишь ты… За очки, значит, добавили… А вам?

— Три.

— Ну, что-ж, — философски заметил Митя. — Трудновато вам будет… Я уж вижу, что вы тут как какие иностранцы. Вот, к примеру, вы, вот — вас тоже Дмитрием звать?

— Да.

— Тезки, значит… Да, так вот, вмешались вы за этого попа. В другой раз лучше и не думайте.

— Почему это?

— Да, вот, дядю Боба еще малость с пугаются. А вас-то живым манером на тот свет без пересадки пустят. Тут ребята аховые. Им и своя, и чужая жизнь — копейка.

— Так, значит, молчать и смотреть, как старика грабят?

— А что-ж делать-то? Жадные сволочи везде есть. Мешай, не мешай — все едино ограбят. Не один, так другой… Везде теперь так. Разве только в Соловках? А тут слабым — могила. Да и сильным-то, по совести говоря, тоже не лучше.

— Почему это?

— А потому — на них самую тяжелую работу в лагере валят. Не дай Бог! Полгода еще от силы отработать можно, а потом либо в яму, либо инвалид… Могильное заведение… А у вас какие специальности?

— Я — художник, — ответил Дима.

— Вот это — дело, — обрадовался Митька. — Вид-то у вас щуплый. Вы на врачебной комиссии в лагере кашляйте и стоните побольше, чтоб в слабосильные записали… А потом, значит, плакаты рисуйте… Знаете, которые вроде насмешки висят: Как это там?.. Да… «Коммунизм — путь к счастью»… А то вот еще: «Труд без творчества есть рабство»… Карьеру сделать можно!

— Противно это.

— Ну, а что-ж делать то? Разве-ж лучше в болоте или лесу погибнуть? Вот сами увидите, какое там дело делается, какое там «трудовое перевоспитание» идет. Ну, а у вас, дядя Боб, какая специальность?

— Да теперь врач.

— Избави вас Бог говорить про это, — серьезно предупредил Митя. — Живут-то врачи еще ничего — сытней и чище, чем другие, но работа уж совсем каторжная. В гною, да в крови купаться придется. Люди с ума сходят. Лучше уж в канцелярию куда идите…

— Разве можно выбирать?

— Ну, первые месяцы трудно будет. Но знакомых там, на Соловках, обязательно встретите — помогут. Тут такая, вот, помощь — друг друга вытаскивать — по нашему блату — первое дело. Да потом вы этак, по одесски знаете: «а идише Копф» — по жидовски. Изворачиваться нужно, ничего не сделаешь…

— Ну, а вы сами-то как?

— Я-то? — Старый беспризорник уверенно усмехнулся. — Мне бы только до весны, да чтоб на самый остров не угнали. А там — пишите письма…

— Сбежите?

— Ясно, как самовар.

— И опять на воровство?

— А что-ж мне больше делать-то? — с неожиданной грустью сказал Митя, — Вот, я в Одессе думал со скаутами пожить — в люди выбиться. Да сами знаете, как с нашим братом обращаются. А теперь уже поздно. Засосало. Да и куда мне идти? Эх, все равно, вся наша жизнь уже пропащая…

Шедший рядом солдат неожиданно крикнул:

— Эй, ты, шпана, иди на свое место, а то враз прикладом огрею!

Митька мгновенно скользнул в задние ряды этапа. Несколько минут мы шли молча, думая о неприглядном будущем.

— Да, Диминуэндо, попались, видно, мы в переделку. Таким бывалым ребятам, как Митька, еще ничего, а нам туговато придется

— Ну, и что-ж? — бодро откликнулся Дима. — Бог даст, как-нибудь выкрутимся. ГПУ туда скаутов порядочно нагонит — будем изворачиваться — все за одного, один за всех. Ладно! Бог не выдаст, ЧК не съест…

Старые друзья

Мы подходили к вокзалу, когда меня с тротуара кто-то окликнул. Уже смеркалось, и я не мог узнать человека, крикнувшего мне «дядя Боб!»

Я приветственно махнул рукой в пространство и с медленно ползущим этапом пошел дальше.

Когда мы уже грузились в товарные вагоны, я услышал звуки спорящих голосов. К нам подходил начальник конвоя и рядом с ним высокий человек в черном костюме, с дамой под руку.