Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества

Повторяем: сама форма учения о единстве противоположностей возникает в новое время уже у Николая Кузанского и Джордано Бруно; но что касается решающих вопросов диалектики, то даже высшая ступень диалектики до Гегеля - философия Шеллинга,- по сути дела, не продвинулась вперед по сравнению с этой диалектикой. Лишь специфически гегелевские категории, возникновение и противоречивость которых мы здесь анализировали, придали диалектике ту познавательную высоту, ту разработанность сущностных определений, из которых непосредственно могла исходить - путем критического преобразования и снятия своей предшественницы - материалистическая диалектика Маркса. Огромное значение Марксовой критики Гегеля состоит именно в том, что она вскрывает основу величия и ограниченности гегелевской диалектики в общей направленности его воззрений и узости понимания им противоречий и законов движения капиталистического общества, капиталистической экономики.

Лишь тогда становится по-настоящему понятным историческое величие Гегеля. Каждый мыслитель, как говорил Гегель, есть сын своего времени; в качестве такового он естественным образом связан со своими предшественниками. Однако, определяя ранг и значение мыслителя, следует задаться вопросом, насколько он зависим от неизбежно им заимствуемого содержательного и методологического багажа своих предшественников и насколько он в состоянии непредвзято сопоставить заимствованное им содержание и форму своей философии с самой действительностью и тем самым критически их преодолеть и развить далее; насколько он исходит из самой действительности, а насколько скован проложенной предшественниками философской традицией.

Здесь коренится качественное различие между Фихте и Шеллингом, с одной стороны, и Гегелем, с другой (не говоря уже о более мелких мыслителях той эпохи, которые, впрочем, являются истинными колоссами по сравнению с сегодняшними "корифеями" буржуазной философии). Конечно, исходные пункты и направленность развития философии Фихте и Шеллинга также определены объективной социальной действительностью. Но в философском плане оба они остаются в рамках кантовской философии, и если, например, Шеллинг движется от субъективного идеализма к объективному, то он не преодолевает кантовской постановки проблем и их решения, а лишь дает иную комбинацию последних; выход за пределы философии Канта остается у него скорее декларативным, нежели действительно философским.

Гегель является единственным философом послекантовского периода, оригинально подошедшим, в глубочайшем смысле этого слова, к проблемам эпохи. Подробно проанализировав его первые шаги, мы видели, что все без исключения проблемы диалектики, правда еще и не в теоретически зрелой форме, выросли из раздумий над такими всемирно-историческими событиями той эпохи, как Великая французская революция и промышленный переворот в Англии. Только в ходе разработки собственной системы у Гегеля формируется подлинная идейная связь со своими предшественниками. Но связь эта с самого начала критическая, выходящая за теоретические пределы кантовской мысли. Лишь тогда, когда общественное бытие тогдашней Германии загоняет гегелевскую диалектику в узкие, подчас филистерские рамки, становится заметной, как мы видели, родство Гегеля с его предшественниками.

Среди представителей той исторической эпохи с Гегелем можно сопоставить только Гете. Не случайно, что в подготовительных материалах к "Феноменологии духа" обнаруживается пространное обсуждение "Фауста" Гете. В обоих произведениях выразились сходные устремления, сделана попытка энциклопедически обобщить этапы развития человеческого рода вплоть до достигнутой на тот момент ступени и представить последние в имманентном движении, в их внутренней закономерности. Не зря Пушкин назвал "Фауста" "Илиадой современной жизни", а остроумная характеристика Шеллингом своей философии как "возвращения духа домой", как "Одиссеи духа" применима к "Феноменологии" больше, чем к любому произведению Шеллинга.