Молодой Сталин

– Вы ручаетесь за то, что эти имена не будут переданы полиции? – настаивал Ленин. Помогло то, что Сталин встречался с Лениным втайне: меньшевики могли навредить Сталину, но Ленин оставался неуязвим. Но доказательство их тесных деловых отношений в 1907–1908 годах налицо: Ленин защищал Сталина.

Судя по всему, Сталина исключили из партии, но не на уровне ЦК, а на местном уровне – в Тифлисе и Баку. Если бы это удалось доказать, одно это нанесло бы удар по его репутации революционера.

Когда большевики пришли к власти, Сталин был одним из ближайших соратников Ленина. Меньшевики попытались лишить большевиков легитимности и извлекли на свет божий всю эту историю. В 1918-м Мартов опубликовал статью, где назвал три примера сталинских злодеяний: тифлисское ограбление, покушение на бакинского рабочего и пиратский захват в Баку еще одного судна – парохода “Николай I”. Хуже того, Мартов написал, что Сталина в 1907-м исключили из партии. В 1918-м Сталину нужна была репутация старого большевика, и эта история представляла для него опасность. Поэтому он истерично заклеймил “недостойный поступок неуравновешенного, побежденного человека” и привлек Мартова к революционному трибуналу за “гнусную клевету” – это был один из самых странных судов в советской истории.

Своей роли в экспроприациях Сталин не признавал и не отрицал, но настаивал: “Никогда в жизни я не судился в партийной организации и не исключался”. Скорее всего, формально он говорил правду, поскольку комитеты в Тифлисе и Баку были меньшевистскими, а не большевистскими и исключение было неофициальным. В Москву собирались вызвать свидетелей, но шла Гражданская война, и сделать это было трудно. Суд был отменен, Мартову объявили выговор, однако Сталину удалось высказаться без обиняков.

“Конченый человек!” – бросил он Мартову; вскоре Мартов эмигрировал[114]. Когда в 1921 году Сталин вернулся в Тифлис большевиком-покорителем, на митинге его освистали и в лицо называли бандитом. Он в гневе покинул митинг. Бандитизм и исключение из партии больше никогда в годы его власти не упоминались.

Что самое важное, Ленин не воспринял всерьез исключение Сталина на местном уровне. Он говорил, что такие исключения обычно происходят из-за ошибок, недостоверных сведений или недопонимания. Конечно, он знал больше, чем говорил. Он все больше понимал, что Сталин – террорист, бандит и подпольный организатор – был “то, что нужно”³

.

Тифлисское дело получило невероятный резонанс, но грабежи на этом не закончились. Игра в казаки-разбойники стала еще опасней в Баку – ставки здесь были куда выше, чем в Тифлисе. И для Като они оказались слишком высоки.

Глава 21

Трагедия Като. Каменное сердце Сталина

Сталин привез Като и маленького Якова в квартиру рабочего с нефтяного завода – и вновь окунулся в жизнь, полную бандитизма, шпионажа, вымогательства и агитации. Это были самые темные годы в его жизни. Скорее всего, он опять работал у Ротшильдов. Вскоре он перевез семью за город и поселил “в низеньком глиняном татарском домике на Баилове мысе, где у хозяина-тюрка… снимал комнату”. Дом находился над пещерой, смотрел на море.

Като, прирожденная хранительница очага, сделала эту хижину уютной – здесь была деревянная кровать, шторы, в углу притулилась швейная машинка. Посетители замечали контраст между неприглядностью дома снаружи и опрятностью внутри. Но Сосо бывал здесь нечасто. Като свела мало знакомств, но к ней заходил Сергей Аллилуев. Теперь он работал на бакинской электростанции и жил с Ольгой и детьми на приморской даче. Именно здесь, в Баку, их младшая дочь Надежда в красивом белом платьице, гуляя во дворе, неожиданно упала в море. Сталин прыгнул в воду и спас девочку – эту романтическую историю ей часто рассказывали, когда она выросла.

Сталин всегда носил “фирменную” черную шляпу. 17 июня 1907 года, в самый день приезда, он произнес речь и тут же занялся редактированием двух большевистских газет – “Бакинского пролетария” и “Гудка”. Он немедленно дал понять, что собирается стать хозяином партии при помощи своих излюбленных методов – политической агрессии, террористических угроз и сбора средств преступным путем.

По всей России “реакция торжествовала, все свободы были попраны, революционные партии разгромлены”, – вспоминает Татьяна Вулих. Но Баку, где властью были не только царские чиновники, но и нефтяные компании и продажные полицейские, жил по своим правилам. Тифлис, презрительно говорил Сталин, был провинциальным “болотом”, а Баку – “одним из революционных центров России”; бакинская нефть была необходима царю и западу, бакинские рабочие были настоящими пролетариями, на улицах процветали насилие и беззаконие. В Баку, писал Сталин, “я получил… второе свое боевое революционное крещение”¹.

Баку был городом “распущенности, деспотизма и невоздержанности”, “дымным и мрачным”, неясно кем управляемым. Губернатор Баку называл его “самым опасным местом в России”. Сталин называл его “нефтяным царством”.