Молодой Сталин

Дома Като угасала. Она уже была слаба и истощена, но вдобавок заразилась сыпным тифом, который обычно сопровождается жаром и поносом. Пятна сыпи, сначала красные, затем угрожающе потемнели. Чаще всего историки пишут, что у Като был туберкулез; если так, то он поразил и ее кишечник. Родственники и друзья, чьи воспоминания ранее были недоступны для историков, считают, что у Като был тиф и геморрагический колит. От ужасных приступов дизентерии Като теряла кровь и жидкость.

Сталин бросился в Тифлис и застал мать своего Яши при смерти. Он “в отчаянии нежно ухаживал за ней”, но было поздно. Говорят, что она попросила позвать к ней священника, а Сталин пообещал похоронить ее по православному обычаю. Через две недели после возвращения из Баку, 22 ноября 1907 года, 22-летняя Като “скончалась у него на руках”[118]. Сталин был убит горем⁴

.

Глава 22

Хозяин Черного города. Богачи, рэкет и пиратство

Сосо сам закрыл Като глаза. В оцепенении он стоял у гроба жены; его сфотографировали, и после этого он упал в обморок. “Сосо горячо оплакал свою любимую жену”, – писал Елисабедашвили. Он сетовал, что “не сумел в жизни обрадовать ее”.

Он был в таком отчаянии, что друзья боялись оставлять его с маузером. “От меня все оружие отбирали, вот как мне было тяжело, – рассказывал он позже девушке. – Я понял теперь, как мы иногда многого не ценим. Бывало, уйду на работу, не прихожу целую ночь. Уйду, скажу ей: не беспокойся обо мне. А прихожу – она на стуле спит. Ждала меня всю ночь”[119].

О смерти Като было объявлено в газете “Цкаро”[120]. Похороны состоялись в 9 утра 25 ноября 1907 года. Отпевание прошло в Колоубанской церкви рядом с домом Сванидзе, в той самой церкви, где они венчались. После этого процессия прошла через город. Като похоронили на Кукийском кладбище святой Нины по православному обычаю. Погребение закончилось фарсом. Сталин, бледный, в слезах, “был очень опечален и встретил меня, как некогда, по-дружески”, вспоминает Иремашвили. Сосо отвел его в сторону. “Это существо смягчало мое каменное сердце, – произнес он, показав на гроб. – Она умерла, и вместе с ней – последние теплые чувства к людям”. Он положил руку на грудь: “Здесь, внутри, все так опустошено, так непередаваемо пусто”.

Во время погребения Сосо потерял обычное самообладание. Он бросился в могилу на гроб. Мужчинам пришлось вытаскивать его. Гроб закопали – но тут семейное горе прервала конспирация. Сосо заметил, что на похороны пришли агенты охранки. Он убежал задворками кладбища и перепрыгнул через забор. Побег с похорон жены – еще один штрих к теме его супружеского небрежения.

Два месяца о Сталине не было слышно ничего. “Сосо впал в глубокую скорбь, – пишет Монаселидзе. – Он почти ничего не произносил, и никто не отваживался с ним заговорить. Все время он винил себя за то, что не послушался нашего совета и повез ее в Баку по жаре”. Возможно, почувствовав, что Сванидзе злы на него, он отправился тосковать к матери в Гори. Встретив там друга по училищу, “он разрыдался как ребенок – хотя был крепким человеком”.

“Моя личная жизнь разрушена, – всхлипывал Сталин. – Ничто не связывает меня с жизнью, кроме социализма. Я посвящу ему свое существование”. Такой рационализм впоследствии не раз ему пригодится для объяснения тех невероятных трагедий, которые он сам обрушит на свою семью и друзей. В старости он вспоминал Като с тоской и нежностью. Он отдал ей своеобразную дань памяти: если свои первые статьи он подписывал “Бесошвили” (память об отце), то теперь у него появился новый псевдоним К. Като (Коба Като).

Его сын остался в Тифлисе, но Сталин и не думал возвращаться в это провинциальное “болото”, где он уже был политическим изгоем. Так что он покинул сына больше чем на десять лет.

“Като умерла и оставила нам восьмимесячного “пацана”, – вспоминает Монаселидзе. Мальчика вырастили мать Като Сефора и супруги Монаселидзе; Сталин его почти не навещал. Возможно, Яша напоминал ему о его трагедии.

Это было не по-грузински. Семья Като, хоть и отдавала должное конспираторскому мастерству Сталина, была в ужасе. В своих воспоминаниях, написанных почти через тридцать лет, хотя и до Большого террора, Сванидзе и Елисабедашвили смело рассказывают о том, что совсем не одобряли такого поведения, и ясно дают понять, что винят в смерти Като ее невнимательного мужа.

Воспоминания Монаселидзе завершаются примечательной деталью. После смерти Като Сосо уехал в Баку и до 1912 года не появлялся, но однажды от него пришло письмо из ссылки: он просил прислать вина и варенья¹.