Композитор не заставил себя ждать. Он почти бегом спустился с лестницы и, буркнув Пазетти: «Добрый день», с легкостью вскочил на подножку и сел рядом с инженером. Верди был очень недоволен. Ему глубоко претило все показное. Его болезненно раздражала сцена, разыгранная Пазетти: появление нарядного экипажа на улице, где почти исключительно жила беднота.
Кучер прикрикнул на детей. Они мгновенно разбежались испуганной стайкой, с криком и слезами.
— На Корсо Франческо, — сказал Пазетти, — гостиница «Милан».
Лошади побежали резвой рысью. Пазетти говорил о Джузеппине Стреппони.
— Очаровательная женщина, — говорил он, — выдающаяся певица. Абсолютная примадонна. Мы не видели ее в Милане с тридцать девятого года. Ее импресарио, синьор Алессандро Ланари, не отпускает ее к нам. О, она стала очень знаменитой! До чрезвычайности знаменитой! Вы, конечно, знаете, что последние два года она выступает с огромнейшим успехом.
Нет, Верди этого не знал.
— Как же, как же, — продолжал Пазетти. — В весеннем сезоне прошлого года и в карнавальном тоже, в Риме, в театре Аполло, ее засыпали цветами и драгоценностями, а после спектакля отпрягли лошадей, и люди сами отвезли ее в гостиницу. Молодежь, знаете, студенты, художники. С факелами и песнями. Тысячная толпа! Огромнейший успех! Говорят, что со времени Малибран не было ничего подобного. Она пела в опере «Розамунда» Николаи, и для нее маэстро Доницетти написал «Аделию».
Композитор молча кивнул головой. Да, ему было известно, что маэстро Доницетти написал «Аделию» для синьоры Стреппони.
Пазетти продолжал говорить о примадонне.
— Она законтрактована я уж не знаю на сколько лет вперед. Надо удивляться, как это удалось Мерелли заполучить ее на несколько спектаклей в карнавальном сезоне. На два-три спектакля, не больше. И это стоило больших трудов, и переговоры между Мерелли и Ланари носили характер дипломатических переговоров между двумя великими державами, ха-ха-ха, уверяю вас!
Пазетти был очень доволен своим сравнением. Верди даже не улыбнулся. «Однако, что же я буду делать с этим медведем?» — подумал Пазетти.
— Да, да, дорогой маэстро, — продолжал инженер — любитель музыки, — считаю долгом вас предупредить. Синьора Стреппони уже не та, что три года назад. Не та, не та, совсем не та! Сейчас она всесильна. Абсолютная примадонна, понимаете ли? Ее каприз — закон для импресарио, закон для композитора, закон для театра. Вот как обстоит дело с синьорой Стреппони.
Пазетти искоса взглянул на Верди. Чем его пронять, этого молчаливого, нелюбезного маэстро?
— Добиться встречи с синьорой начинающему композитору очень трудно, — сказал Пазетти. — Почти невозможно! — прибавил он многозначительно.
Верди упорно молчал. Пазетти с досадой откинулся назад. Заложил ногу на ногу. Просунул под левую руку свою великолепную трость из испанского камыша с головой бульдога.
Гостиница, в которой остановилась синьора Стреппони, помещалась в старинном двухэтажном особняке. Это была очень солидная гостиница, в которой не было дешевых комнат.
Пол в вестибюле был мраморный. Черные, белые и розовые плиты были уложены красивым узором, точно ковер. С потолка спускалась причудливая венецианская люстра из цветного стекла. Хозяин гостиницы был австриец, услужливый и внимательный. Его конторка стояла в дальнем углу вестибюля. Он сделал несколько шагов навстречу гостям.
Узнав, что гости к синьоре Стреппони, он подозвал горничную и велел проводить их. Девушка повела их вверх по лестнице, спокойная миловидная девушка в черном платье, белом переднике и с кружевной наколкой на гладких волосах. По лестнице тянулся бархатный темно-малиновый ковер. На площадке стоял полукруглый диван, обитый темно-малиновым бархатом. Над диваном было стрельчатое окно. Оно выходило в сад.
Они поднялись во второй этаж. Против лестницы был поставлен столик и два стула. На одном из стульев сидела горничная, тоже миловидная и спокойная, тоже в черном платье, белом переднике и с кружевной наколкой на волосах. Первая горничная передала их второй, а сама быстро побежала по лестнице вниз. Они пошли по коридору. Пол был затянут ковром, таким же мягким, как ковер на лестнице, только он был не темномалиновый, а золотистый. Горничная бесшумно шла впереди. В гостинице было необыкновенно тихо. Гостей было мало, и многие комнаты пустовали. Горничная подошла к одной из дверей и осторожно постучала. Они стояли и ждали. За дверью не было никакого, движения. Горничная постучала опять, на этот раз немного громче. Они услышали, что в замке повернулся ключ. Дверь отворила пожилая женщина в пестрой шали.
— К синьоре Стреппони, — сказала горничная.
— Прошу! — Женщина в пестрой шали взяла трость из рук Пазетти и открыла дверь в гостиную.