Молодые львы

Ной вернулся к окну. Как раз под ним проезжала тяжело груженная повозка. Солдат медленно вел под уздцы лошадей, усердно мотавших головами. Два других солдата шли по бокам поскрипывающей повозки; они были похожи на крестьян, возвращающихся с поля после трудового дня. Они шли, не поднимая головы, в раздумье уставившись в землю, прямо перед собой. Один солдат опирался рукой о край повозки.

Повозка проскрипела по направлению к складу. Ной тряхнул головой, отошел от окна и разбудил Бернекера и Каули.

Они находились на берегу канала. Канал был не очень широким, но трудно было определить, насколько он глубок, а маслянистая поверхность воды зловеще блестела в лунном свете. Они лежали шагах в десяти от берега за низкими кустиками, с опаской поглядывая на покрытую мелкой рябью воду. Было время отлива, и противоположный берег канала темной массой возвышался над поверхностью воды. Насколько можно было судить, ночь была на исходе, и скоро должен был наступить рассвет.

Каули все время ворчал, когда Ной вел их мимо замаскированной батареи, но не отставал от товарищей.

– Черт побери, – раздраженно шептал он, – нашли время гоняться за медалями. – Но Бернекер поддержал Ноя, и Каули пришлось покориться.

Однако сейчас, когда они лежали в мокрой траве, глядя на неподвижную полоску воды, Каули неожиданно заявил:

– Это не для меня. Я не умею плавать.

– Я тоже не умею плавать, – сказал Бернекер.

Откуда-то с другой стороны канала застрочил пулемет, и несколько трассирующих пуль пролетело над их головами.

Ной вздохнул и закрыл глаза. Ведь это был американский пулемет, потому что он стрелял по ним, значит, в сторону противника. Он был так близко, их разделяло каких-нибудь двадцать ярдов воды, не больше, и они не могли переплыть… Его жгла спрятанная в бумажнике фотография, на обратной стороне которой, поверх надписи Хоуп, была нарисована схема с аккуратно помеченным складом боеприпасов, батареей и небольшим танковым резервом, мимо которого они прошли. Двадцать ярдов воды! Сколько времени он пробирался к своим, каких это стоило трудов! Если он не переправится через канал сейчас, то к своим ему уже никогда не попасть. Можно разорвать фотографию и сдаться в плен.

– Может быть, здесь не очень глубоко, – сказал Ной. – Вода-то ведь спала.

– Я не умею плавать, – повторил Каули упрямым и испуганным голосом.

– Ну, а ты, Бернекер? – сказал Ной.

– Я попробую, – медленно произнес Бернекер.

– Каули, а ты?..

– Я утону, – прошептал Каули. – Перед вторжением во Францию мне приснился сон, что я утонул.

– Я буду тебя поддерживать, – сказал Ной. – Я умею плавать.

– Я утонул, – твердил Каули. – Я ушел под воду и утонул.

– Наши ведь совсем рядом, по ту сторону канала, – уговаривал его Ной.

– Нас застрелят, – сказал Каули. – Никто не станет задавать вопросов, ни свои, ни чужие. Нас увидят в воде и откроют огонь. Да к тому же я все равно не умею плавать.

Ною хотелось кричать. Ему хотелось уйти от Каули, уйти от Бернекера, от блестевшего в свете луны канала, уйти от шальных пуль и закричать что есть силы.

Пулемет заработал снова. Все трое наблюдали за пролетавшими над головами трассирующими пулями.

– Этот сукин сын нервничает, – сказал Каули. – Такой не будет задавать вопросов.

– Раздевайтесь, – сказал Ной спокойным голосом. – Снимайте все на случай, если там глубоко. – Он начал расшнуровывать ботинки. По шороху справа он понял, что Бернекер тоже начал раздеваться.

– Я не буду раздеваться, – сказал Каули. – С меня хватит.

– Каули… – начал было Ной.

– Я с тобой больше не разговариваю. Достаточно я тебя наслушался. Я не знаю, черт возьми, что вы думаете делать, но мне с вами не по пути. – В голосе Каули зазвучали истерические нотки. – Еще там, во Флориде, я считал тебя сумасшедшим, а сейчас, я думаю, ты еще больше сумасшедший, чем тогда. Я же сказал, что не умею плавать, я не умею плавать… – Он уже почти кричал.

– Тихо ты, – резко прикрикнул Ной. Он готов был пристрелить Каули, если бы можно было сделать это без шума.

Каули замолчал. Ной слышал, как он тяжело дышит в темноте.

Ной раздевался не спеша. Он снял краги, ботинки, куртку и штаны, длинные шерстяные кальсоны, стянул сорочку и шерстяную нательную рубашку с длинными рукавами. Потом снова надел сорочку и аккуратно застегнул ее, так как в ней находился бумажник со схемой.

Холодный ночной воздух охватил его голые ноги. Он начал сильно дрожать.

– Каули, – прошептал он.

– Убирайся к черту, – огрызнулся тот в ответ.

– Я готов, – сказал Бернекер ровным, бесстрастным голосом.