Молох

Ближе к десяти утра оккупанты приблизились к Сенной, не давая защитникам Синей ветки прорваться на станцию. Там же потеряли Мамонта: шальная граната угодила точно под ноги. Спустя мгновение президент Славы лишилась обеих ног. Литовка одна оттащила женщину в сторону, так и не успев при этом проститься. Мамонт к тому времени была мертва, лишь культи какое-то время продолжали нервно пульсировать.

Точно Жанна Д-Арк, встав впереди остатка повстанческого войска, Белый Чулок отбивались от яростных атак сенных. Садовая к тому времени перешла в руки Купчинскому Альянсу. Последние потери среди КУ пришлись спустя полчаса после отпора Четвёртой ветки. Случилось то со стороны Спасской. Двадцать смельчаков во главе с диггершой, выстраивали мощные редуты и стены из трупов. Благо, последнее не в первой приходилось делать. Будучи к одиннадцати часам укрепления стали готовы, и в то же время со стороны Звенигородской и южных станций пришло подкрепление в размере тридцати-сорока человек. Если верить Молоху, часть веганских, сражающихся за юг жёлтой ветки (вплотную приблизившись к грибникам), также укрепит мощь повстанцев, сведя на нет сопротивление Спасской. Так и так, пробиться на КУ можно было теперь только через Узел, одно из звеньев которых всецело контролировала горстка хиппи и до селе никому неизвестный Альянс во главе с Борисом.

К двенадцати состоялись переговоры, в ходе которых Борис, пришедший со Звенигородской, дал понять, что станция отходит во владения мятежников. Параллельно состоялись похороны Мамонта и передача полномочий по Садовой в руки Белого Чулка. Борис де-юре торжественно провозгласил себя единоличным правителем Бухарестской — Дунайского, оставив, как и обещал, владения на Обводном хиппи. Плюс Звенигородская шла им в придачу, оставляя, как и раньше, Волковскую нейтральной станцией.

К тому времени, уничтожая всех и вся на Спасской (оставив независимыми на Четвёртой ветке три станции: Дыбы с загадочной Народной и Театральную) подтянулись веганы. Орды солдат-переростков, словно с другой планеты, маршировали по Садовой. Сенная, остававшаяся последним оплотом сопротивления на Узле, не догадывалась, что вот-вот с юга на неё начнётся наступление коммунистов. Последние, в свою очередь, собрав за ночь отряд с юга Второй ветки (побрезговав рабочими с Купчино), с тяжёлыми потерями отвоевали Техноложку 2. Размазжывая черепные коробки прикладами и штык-ножами Калашей, армия Товарищей, ликуя, выходила к блокпосту на Техноложке 1. Так вершилась, утопая в крови, история: под бой аплодисментов.

(два дня назад)

На подходе к Чернышевской прямо на железнодорожных путях начинались пепелища. Приходилось буквально обходить стороной горки пепла и человеческие кости. Как известно, последние воспламеняются при температуре, превышающей тысяча сто градусов: даже в печах крематориев кости сгорают не всегда. В воздухе ощущался запах гари и поджаренного мяса. Ахмету временами приходилось протирать слезившиеся от зловонного запаха глаза, чего не скажешь о жмуре, которому было всё по барабану. Неужто, обоняние вместе со зрением также решили взять отгул длиною в жизнь?

— Тебя как звать то? — решил отвлечься от мыслей Ахмет. Казалось, запах сведёт с ума, в то время как ненависть к брату усилилась в бесконечность и больше.

— Не-е-е по-о-омню — другого ответа не стоило ожидать.

— Хорошо, будешь у нас… — пока Ахмет думал, слева показалась платформа. На посту никого. — Иисус, Мария и Иосиф плотник!

— Иииису-уу-с? — протянул каннибал.

Брат Вано пропустил последнее слово мимо ушей. Чернышевская, запомнившаяся Ахмету во время жизни в метро, мало чем походила на то, что предстало глазам. И дело даже было не в кострищах и не в том, что местные танцевали и спали на костях. Первое, что бросалось в глаза — цвет станции. «Как однажды Жак-звонарь головой сломал фонарь». Все цвета радуги переливались в подземной колыбели, превратив её в подобии диско. Похоже, каннибал тоже что-то разглядел, вперившись пустыми глазницами в своды станции. Россыпь гирлянд обрамляла станцию с пола до потолка.

Местные, в отличие от столичных, ничем не проявляли виды на чужака со жмурём. Невольно в голову пришла ассоциация с тем, что если Восстания — Москва подземки, то Чернышевская её Питер. Только будущее стало прошлым и мы попали во времена опричнины или же царствования Цепеша. Военных нигде не наблюдалось, если сами жители, конечно, не обладали чрезвычайными полномочиями, а именно вынесением смертного приговора без суда и следствия.

— На кострище ведёшь его? — внезапно обратился старик к Ахмету. Тот самый, который с вечность назад предлагал Молоху лучшее место с видом на аутодафе.

— У него есть имя — не растерялся кавказец. — Иисус. А теперь, дедуль, подскажи, где мне найти Вано, а я тебе забронирую место в первых рядах.