Молох (сборник)

Итак, здесь возникает явное противоречие с точки зрения издавна постулированного объективизма познания. Согласно этой ереси, мы познаем мир сквозь стекла, которые надевает нам на нос историческая минута и уже накопленный, например в физике, арсенал математических структур. Зато мир «сам по себе» и дальше остается вне непосредственного доступа для нашей сообразительности как гипотезосозидающей интуиции и воплощенной в эксперимент эмпирии.

4

Очень робко напоминая о подобном состоянии вещей, я много раз говорил о том, что математика для нас является ничем более, как белой тростью для слепого, как «фрагментом бытия», к которому приспособились все наши чувства. Так же, как и слепой, постукивая перед собой тростью, благодаря эху создает в своем разуме наполовину выдуманные образы окружающего мира, так и мы, как физики, через преграды математики пытаемся увидеть то, что «там», в мире, есть «в конечном счете истинно». Таким образом, согласно вышеуказанной ереси, ожидается очередное сотрясение теории познания в философии; я же, поскольку получил уже по рукам за моего «сумасшедшего портного», «высовываться» больше не смею.

Одним словом, мы как бы находимся в положении читателя сказок, которые хотя и относятся к окружающему миру и из него черпают сюжеты, но непосредственными копиями мира не

являются, так как вне сферы чувственного опыта человека существовать, видимо, не могут. Мы уже думаем, будто бы знаем, из чего состоит атом, но прибегаем лишь к аналогии, которая является случайной для нашего культурного опыта (то есть исторического момента), будучи убежденными, что как некий сонар мы получаем эхо от реально и однозначно существующих явлений или «вещей». Это также должно было бы нам косвенно объяснить, почему наша логика терпит крах из-за классической интерференции электронов, которые издеваются над «здравым рассудком», так как наше «или так» (этим путем) — «или иначе» (другим путем) электрон, который проявляет себя то частицей, то волной, это наше «или — или

» отменяет.

5

Однако, и это уже по моему мнению, все не так плохо, как могло бы следовать из вышеприведенного вывода, довольно густо усеянного цитатами. Казалось бы, что проблема, затронутая выше, как относящаяся к эпистемологии (или теории познания) и дающая некоторую опору «идеализму», к сфере тех задач, которые занимаются переработкой данных, то есть «работают в информации», вообще не относится, но в целом это не так. Ведь почти полвека в рамках проблематики «иных, внеземных Разумов» ведется спор не только о том, существуют ли вообще другие Разумы, а о том, в состоянии ли мы посланный Ими сигнал, известие, шифр взломать, перевести информацию на «человеческий» язык и тем самым понять. Когда в 1971 году в Бюракане состоялся советско-американский симпозиум, посвященный проблеме коммуникации с внеземными цивилизациями (CETI

), в книгу, содержащую протоколы дискуссий, россияне включили и мой реферат. В нем я, единственный, высказал предложение создать «автофутурологическую» группу в рамках организации CETI, задача которой состояла бы в том, чтобы анализировать, как будет меняться вся проблематика CETI, если

не будут замечены и тем самым получены какие-либо, даже малейшие следы сигналов или сообщений из Космоса на протяжении 20, 30, 40 и т. д. лет? Сейчас, когда после Бюраканской конференции минуло почти четверть века, возросло количество мнений, что «никого нигде нет», а значит, и прислушиваться за большие деньги (например, при помощи радиотелескопа) не стоит. Несколько менее пессимистично (якобы) настроенные ученые, в свою очередь, объявляют, что где-то кто-то есть и даже, возможно, разумен, и более того, он, быть может, более благоразумен, чем люди (это по меньшей мере не кажется мне фантазией, особенно если на пороге XXI века посмотреть на ход событий на всей Земле); однако неизбежно достаточно резким должно быть расхождение траекторий развития цивилизаций во времени и пространстве: проще говоря, «наука» может в каждой цивилизации развиваться иначе, чем у нас, может сильно отличаться по характеру от земной науки, тем самым может оказаться в такой мере непереводимой на какой-либо тип сигнально-передаточной артикуляции, так что если на наши головы обрушится дождь сигналов, мы будем даже не в состоянии отличить его от хаотического шума Вселенной.

Подобного рода идеи сейчас в моде; например, у меня на столе лежит вышедший несколько лет назад увесистый трактат Э. Реджиса-младшего из Кембриджского университета, который проповедует эту некогерентность, взаимную непереводимость наук, и поверхностному читателю может даже показаться, что первая часть моего эссе «Ересь» содержит версии «непереводимой разнородности наук других цивилизаций» и довольно активно поддерживает их.

6