Молот и крест. Крест и король. Король и император

Вальгрим не слушал. Хмуро глянув на Бранда, он протянул руку, ухватился за копье Шефа и повернул так, чтобы прочесть руны. Через мгновение он отпустил копье и молча ушел.

– Ему это не понравилось, – пробурчал Бранд. – Что там написано?

– Гунгнир. Но копье не мое. Я взял его у Сигурда Рагнарссона.

Большинство жрецов Пути последовали за своим главой, остались только Торвин и Хунд. На смену жрецам подошла другая группа, под голубым с серебром знаменем. Шеф уставился на рисунок: странная картинка, рычащий зверь как будто душит себя одной лапой и когтит эту лапу другой. Шеф опустил взгляд, и оказалось, что он стоит лицом к лицу с самой удивительной женщиной на свете.

Если бы кто-то описал ее, Шеф не счел бы ее красивой. С детских лет представление о красоте связывалось у него с Годивой: высокая, тонкая, с темными волосами, серыми глазами и идеальными пропорциями, которые она унаследовала от своей ирландской матери-рабыни. А эта женщина была тигрицей против грациозной пантеры: ростом с Шефа, с широкими скулами и широко посаженными огромными зелеными глазами. Ее груди распирали темно-зеленое платье, и крепкие бедра рельефно выделялись при ходьбе. Две длинные косы, придавленные низко надвинутым на лоб массивным золотым обручем, обрамляли лицо и спадали на плечи. Но она не молода, с запозданием заметил Шеф, раза в два старше, чем он и Годива. Рядом с ней шел мальчик лет десяти.

Смутившись и не желая встречаться с ней взглядом, Шеф опустился перед мальчиком на колено:

– А ты кто?

– Я Харальд, сын короля Хальвдана и королевы Рагнхильды. Что случилось с твоим глазом?

– В него ткнули раскаленной иглой.

– Больно было?

– Прежде чем все кончилось, я лишился чувств.

Мальчик посмотрел презрительно:

– Это не было drengiligr[55]

. Воины не лишаются чувств. Ты убил того, кто это сделал?

– Я убил того, кто был в этом виноват. Тот же, кто это сделал, стоит здесь, как и тот, кто держал меня. Это друзья.

Мальчик пришел в замешательство:

– Как они могут быть твоими друзьями, если ослепили тебя?

– Иногда от друзей принимаешь то, чего не потерпел бы от врагов.

Шеф запоздало понял, что бедро матери мальчика находится в каких-то дюймах от его пустой глазницы. Он поднялся, ощутив при этом жар женского тела. Здесь, на пристани, в окружении десятков людей, он понял, что его мужское естество напрягается с силой, которую не могли разбудить все старания девушки в Дитмаршене. В следующий миг он ощутил желание опрокинуть Рагнхильду на деревянный настил – если только сумеет ее побороть, в чем он сомневался.

Королева испытующе смотрела на него, должно быть угадывая его ощущения.

– Итак, вы придете, когда я позову, – молвила она и удалилась.

– А кто бы не пришел? – пробубнил Бранд у Шефа над ухом.

Не слушая его воркотни, Шеф глядел вслед зеленому платью, резко выделяющемуся на белом снегу. Тут до его ушей донесся перезвон, который он узнавал сразу: динь-динь молота кузнеца и бом-бом кувалды подмастерья в работающей кузне. И другие звуки, неразгаданные.

– У нас много чего найдется показать тебе, – сказал Торвин, пробившись наконец к своему бывшему подопечному.

– Точно, – сказал Бранд. – Но сначала в баню. Я вижу в его волосах вшей, и мне противно, даже если королеве Рагнхильде они нравятся.

* * *

– Он сошел на берег, одноглазый и с копьем в руке, на котором написано «Гунгнир»! – рявкнул Вальгрим. – Что еще он мог бы сделать, чтобы выдать себя за Одина? Ехать на восьминогом коне? Он богохульник!

– У многих людей один глаз, – отвечал Торвин. – А что до рунической надписи «Гунгнир», так не он ее вырезал. Единственная причина, почему у Шефа это копье, – оно брошено в него Сигурдом Змеиный Глаз. Если кто и богохульник, так это Сигурд.

– Ты нам рассказывал, две зимы назад: когда он возник перед тобой из ниоткуда, он заявил, что пришел с Севера.

– Да, но он лишь имел в виду, что пришел с севера своей страны.

– И все же ты представил дело так, словно этот случай доказывает: он тот, кого мы ждем. Будто бы он – тот, кто придет с севера, чтобы ниспровергнуть христиан и вернуть мир на путь истинный. Если нынешнее подражание Одину – случайность, тогда и то, что он тебе сказал, – тоже случайность. Но если сказанное им было знаком богов, тогда и сейчас нам был знак. Он ведет себя как Один. Но я, жрец Одина в этом святилище, утверждаю, что к такому, как он, не может благоволить Один. Разве он не отказался от жертвоприношения Одину, когда армия христиан была в его власти?

Торвин молчал, не зная, что противопоставить логике Вальгрима.

– Я могу утверждать, что он из тех, у кого бывают видения, – вмешался Хагбарт. – И не только во сне.

Присутствующие жрецы, все двадцать, взглянули на него с интересом. На этот раз они не сидели кругом и не устраивали ритуальное ограждение из гроздьев рябины вокруг копья и очага: пока их разговоры велись просто так, не под оком их богов. Однако говорить о признаках святости не запрещалось.

– Откуда ты знаешь? – фыркнул Вальгрим.