Молот ведьм

Домой я попал через сутки. К тому времени на мобильном было семнадцать не отвеченных звонков от жены и восемь СМС-сообщений. Я не стал их читать. Когда я возник на пороге, жена посмотрела на меня, отвернулась, и молча ушла к себе в спальню. Она ничего не спросила, а я не стал рассказывать. Собственно, после этого мы вообще перестали разговаривать.

Все воскресенье я провалялся в постели, пытаясь восстановить силы и понять, что со мной было, пока не бросил это занятие, решив попросту все забыть, как человек, слишком сильно разгулявшийся на дружеской вечеринке, пытается выбросить из памяти постыдные детали своих пьяных поступков. Просто накатило, думал я. Временное помешательство. Даже не стоит думать об этом. Оставим в прошлом.

Но в понедельник, придя ранним утром в Университет, я понял, что ничего не желаю так сильно, как снова приехать к Лолите.

Так началась моя новая жизнь. И теперь она принадлежала не мне.

Лолита вызывала меня к себе несколько раз в неделю, и я бросал все и ехал. Вначале это происходило только по вечерам, но потом она стала развлекаться, например, срывая меня с лекций в те дни, когда сама пропускала учебу, и я прерывал занятия на середине, бормотал извинения, хватал пальто, шляпу, портфель и выбегал из аудитории. Пришлось пустить слух о том, что у меня тяжело болеет жена. В это легко поверили, принимая во внимание мой осунувшийся, нездоровый вид, и относились даже с сочувствием, когда я очередной раз в спешке покидал факультет. Об истинной причине того, почему Аркадий Романович Каль, доктор наук сорока девяти лет от роду, вдруг несется куда-то, сломя голову, после телефонного звонка, никто и помыслить не мог.

Потом она стала звать меня ночью: в час, два, три, и я просыпался, нашаривал в темноте жужжащий, елозящий по тумбочке телефон, на экране которого крупно светилось «ЛОЛИТА», вылезал из теплой постели, торопливо одевался и мчался на улицу, чтобы поймать такси. Жена все так же молчала. Ей казалось, она понимает, что происходит. Как и мои коллеги и студенты, в своих предположениях она была далека от истины. Собственно, я и сам не до конца понимал тогда, что со мной творится на самом деле.

Я позволял поступать с собой, как угодно, делать все, что заблагорассудится, и Лолита этим пользовалась в полной мере: заставляла голым ползать на четвереньках по квартире, мычать, ржать или блеять, а сама садилась верхом и каталась, заливисто смеясь и время от времени охаживая меня по бокам моим же брючным ремнем; велела облизывать ноги, а иногда — только высокие каблуки черных туфель; требовала, чтобы я, стоя голым на стуле посреди комнаты, читал с выражением лекции, которые она иногда пропускала. Но заканчивалось все одинаково: она укладывала меня на пол и трахала, пока я выл от изнеможения и боли, драла ногтями и оставляла на теле глубокие, кровоточащие укусы. Иногда она усаживалась мне на лицо, заставляя поглубже засовывать язык ей во влагалище или анус, а сама елозила и дергалась так, что жесткие волосы на лобке царапали мне губы и нос. Однажды после очередной такой ночи я уснул прямо на полу. Проснулся под утро от того, что Лолита пинала меня и бранила за то, что посмел отключиться. В Университет мы поехали вместе, а когда подходили к аудитории, она посмотрела на меня, брезгливо скривилась, полезла в сумочку и протянула упаковку салфеток.

— На, сходи в туалет и вытрись как следует.

Когда я посмотрел в зеркало над раковиной, то увидел, что в щетине вокруг распухших, расцарапанных губ блестит засохшая слизь.

Пытался ли я сопротивляться? Конечно. Каждый раз, приползая домой, я говорил себе, что теперь-то уж точно все кончено. Что есть предел унижениям, что нужно вспомнить о чувстве собственного достоинства и силе воли; но проходил день, другой, и мне уже ничего так не хотелось, как чтобы раздался звонок и она позвала меня снова. Если вдруг Лолита не звонила дольше обычного, я начинал волноваться, не находил себе места, бросал на нее жадные и умоляющие взгляды на лекциях, замечая попутно то новый дорогой телефон, то украшения, которые стали у нее появляться, и к страху того, что я могу быть отвергнут, примешивалась жгучая ревность от осознания, что у нее кто-то есть, кто-то еще, кроме меня. А еще думал о том, что, согласись я тогда на «продолжение знакомства», то оно развивалось бы явно по другому сценарию. Теперь же мне на своем опыте пришлось убедиться в справедливости слов из «Книги премудрости Иисуса, сына Сирахова», где говорится: «Всякая злость мала по сравнению со злостью женщины». Особенно женщины отвергнутой и оскорбленной.