Монады

И вот мы с отцом, на счастье оказавшимся незаменимым конструктором танковых моторов и попавшим в счастливую шарашку (счастливую по сравнению, скажем, с адом, но по сравнению с раем – ужас что!) под Свердловском среди снегов, грязного льда и сладкого, до сих пор вызывающего у меня прямо-таки пароксизмы тоски и умилительного страдания, запаха сочащегося из машин бензина. Вот и мы жили в пределах лагерной территории изредка выпускаемые наружу, скажем в соседний лес за ягодами или грибами, половину которых из собранных отдавали в лагерную часть. И я был там. Так что не гоните меня туда назад со злорадством людей не ведающих, что это такое. Для которых это умозрительная абстракция, либо художественный образ из произведений, скажем, Александра Исаевича, если слыхали такого, если читали такого, если вообще что-либо читали. А я там был. И был в самом нежном возрасте, к счастью, мало чего понимающим в этом мире жестоких объективностей, но и несомненно, подсознательно глубоко и непоправимо травмируемым всем этим, что взрослая и закосневшая душа может перемочь и без явных видимых следов. Так что вы видите, в каком детстве я побывал и в каком месте я побывал в этом детстве. Что, и у вас еще сохранились претензии ко мне? А какими бы вы сами вышли из этих передряг? Ооо, я представляю себе, какими бы вы вышли! На ваших лицах никто не смог бы прочесть следа и малой толики того сохранившегося человеческого облика, который сохранился на моем лице! Какой мой суд! Вы бы подлежали суду ужаса и безумия в местах скорби, так называемых, желтых домах. А я сохранился. И сохранился даже настолько, что даже могу вести равный человеческий разговор с вами – Господи, неужели только ради этого ты и сохранил во мне человеческие черты? По всему судя, видимо, это так и есть – видимо, именно для этого. Ну, для этого, так для этого. Тогда буду честен и подробен в изложении. А знаете ли вы, что я в первый раз узнал вкус вареной курицы в возрасте 8 лет. Опять волею единожды соблаговолившей мне <судьбы>, вернее, моему отцу, вполне этого заслужившему, не в пример мне, я вернулся в родную и любимую мной беспредельно столицу Москву, где я, как уже и упоминал, родился на семь месяцев недоношенный ровно через пять лет после столь катастрофического рождения.

Но до этого, по порядку, умирал я от диспепсии (почти умер), дистрофии (почти умер), ветрянки (умер), чего-то там еще – кори и скарлатины (по-моему, умер, правда, не уверен точно). Да и мало ли там еще чего, чего сам уже не могу припомнить. Вроде, тазепам какой-то. Хотя нет, это – лекарство. Или, вроде серотонин. Хотя нет, это тоже не из болезней, а что-то там выделяемое в мозгу, уж на пользу или не на пользу – не ведаю.