Монады

Надо принять во внимание еще и тотальное незнание местным населением английского или какого-либо иного языка. Кроме как тщательно скрываемых (по нынешним-то неоднозначным временам!) некоторых отдельных русских слов и выражений, заученных старшим поколением еще в памятную давнюю пору неземной дружбы двух великих народов – китайского и советского. Но и это было мне нисколько не в подмогу.

Соответственно, что же мог я увидеть и разузнать? Бродил по обычным бескачественным улицам большого современного города, стараясь отыскать старые кварталы. Однажды мне показалось, что я таки набрел на зону прежних европейских поселений. Правда, ограждение отсутствовало. Вся территория была застроена огромными и удручающими административными зданиями с приличествующими смыслу и содержанию данных построек государственными флагами. Так ведь – сколько времени прошло! Сколько исторических пертурбаций!

За зданиями я обнаружил помянутый бронзовый кулак. Но он был не столь огромен, как в представлении девочки. Ну, так дитя еще! Когда это было-то? А возможно, мне случилось обнаружить другой схожий старинный кулак. Или совсем новый, недавнего происхождения. Мало ли их?! Как и иных многочисленных скульптурных сооружений, разбросанных по городу и по всему обильному памятниками, Китаю. Монументов, сотворенных со всем тщанием слежения анатомии, деталей одежды и вооружения, к чему местные творцы имеют прямо-таки неодолимое пристрастие. Сладострастие прямо!

Сему умению современные китайские ваятели обучались в высших художественных заведениях дружественного им тогда Советского Союза. Я встречал их там, в тех самых заведениях (было дело!), в те самые времена, где обучающие ведали толк в подобном. Но, надо заметить, китайские умельцы во всем этом превзошли своих учителей. Надо признаться.

Так и не убедившись, но и не разочаровавшись в своих предположениях и поисках, я покинул Тяньцзинь.

* * *

В состав городского окружения, вернее, среды обитания, и еще вернее, тогдашнего мира девочки включалось и отстоявшее от их дома на многие километры теплое Желтое море с бескрайним пляжем, устланным мельчайшим, шелковистым, тайно ласкающим кожу, почти неощущаемым песком.

Когда на город набрасывалась фу-тян – неимоверная, как пышущая из духовки, жара, – когда замирали даже кузнечики и безумные цикады, всей семьей на день или два, а то и на неделю уезжали к морю.

И правильно. Вслед за жарой приходил дау-унг – большой ветер, срывавший крыши, валивший деревья и загромождавший узкие улочки бедных кварталов города стволами и ветками поваленных деревьев, а также всевозможным мусором, сквозь который с трудом проделывали свой ранний утренний путь босоногие рикши и торговцы, тянувшие за собой перегруженные овощами и фруктами двухколесные коляски.

Бывало и другое. Разное.

В горах сходили тяжеленные снежные лавины, губя незадачливых путешественников и простых местных поселенцев с их домами и скудным скотом. Землетрясения страшно раскалывали землю пополам, и в гигантские расщелины уходили целые селения с людьми, со всем мирным и не подозревавшим подобного исхода многовековым бытом. Хотя нет, нет, конечно же подозревали. Даже знали наверняка. Даже не раз и переживали нечто подобное. И по-прежнему селилисьв тех же самых местах, чреватых повторением случившегося. И действительно снова случалось. И снова селились. И снова случалось. Это неискоренимо!

А то обрушивались дикие камнепады, разносившие все окрест себя. Дороги заваливались. Реки и водоемы выходили из берегов. Всяческие подводные твари выходили наружу, подползали к человеческому жилью, заглядывали внутрь, тяжело и внимательно всматривались в его обитателей. Жуть!

Иногда же, наоборот, засуха выстилала всю земную поверхность коричневым бугристым покровом. Ну, понятно, тогда тем же самым подводным и наземным тварям было не до слабых человеческих существ.

Однажды девочке довелось самой пережить невиданной силы ураган. Дождь с грохотом обрушивался на крышу их крепко сложенного дома, тем не менее всего содрогавшегося под налетами яростных порывов ветра. Влага проникала сквозь плотные оконные рамы и заливала пол. Стекла жалостливо дрожали и повизгивали. Прислуга с трудом успевала собирать воду. Мать созвала всех детей в центральную залу, не позволяя подходить к окнам, стекла которых под безумным напором ветра вот-вот грозили рассыпаться на мелкие осколки, вонзаясь и проходя насквозь нежную детскую плоть.

Все-таки девочка успела ухватить за окном странную тревожащую картину. Какой-то незадачливый прохожий, почти горизонтально над землей неся свое тело, сопротивлялся могучему ветру. Сзади него прямо-таки по воздуху летела маленькая взъерошенная собачонка, удерживаемая в этом рвущемся на части мире лишь прочным поводком хозяина. Надолго ли? Было страшно, но как-то нелепо и смешно одновременно.

Бывало опять-таки и совсем другое.

Как-то девочка медленно брела просторной тенистой аллеей. Деревья вплотную сходились высоко вверху. Создавалось ощущение длинного, легко продуваемого встречным ветром тоннеля. Было спокойно и сумрачно.