Монады

Лежа на рассыпчатом белом песке у мелкой, теплой, прогретой до самых небольших своих глубин речки, когда лень было переходить ее по обшарпанному деревянному мосту, мы, бывало, целыми днями наблюдали жизнь, творившуюся у стен монастыря на противоположной стороне реки. В общем, обычная, ничем не примечательная жизнь небольшого советского городка, оккупировавшего монастырь для своих житейских нужд.

Так доводилось проводить целое лето во времена моего послевоенного скудного и вольного детства. Да, там тоже расцветали сирень, черемуха и акация. Было чудо что такое!

Девочка всматривалась в глубину сада. Казалось, что кто-то усатый и бородатый подмигивает из сумерек зарослей. И тут же прячется. Девочка приглядывалась и обнаруживала множество перебегающих с места на место причудливых изменчивых физиономий. За ними было не уследить. Но, в результате, воцарялся один – главный, большой, густо-бородатый и серьезный. Зеленый. По ночам он строил ужасные гримасы, отгоняя от их жилища надвигающихся со всех сторон из сумрака чужих и небезопасных.

Вечерами в саду вдоль всех дорожек и поверх забора зажигались разноцветные бумажные фонарики – желтые, синие, розовые, зеленые. Девочка начинала кружиться, раскинув руки. Она приходила в возбуждение и не могла уже остановиться. Ее смех походил на всхлипывания. Странное было состояние.

Мать, успокаивая, прижимала ее к себе. Девочка затихала. Присутствующие деликатно отворачивались, как бы занятые какой-то оживленной беседой. Или действительно были серьезно увлечены чемто там своим. Скорее всего, именно так.

Мать уводила ее в спальню. И вправду, время уже было идти в кроватку. Да и гостям пора по домам. Все расходились.

Иногда по вечерам девочка присаживалась на корточки около низенькой лампы, расположенной в самой траве около высокого крыльца. Почти погружаясь в траву лицом, она следила, как огромные насекомые твари, производя неумолчный шум мощными прозрачными крыльями, влеклись, слетались на огонь. Они неостановимо бились об обманчивую и манящую, обладающую для них какой-то неодолимой затягивающей силой, светящуюся стеклянную оболочку. Взлетали наверх и с треском сгорали в горячем, подымающемся вверх воздухе и открытом пламени газового язычка. Картины трагедий и необоримых влечений!

Сбоку, как резные украшения, задрав изящные головки, замерли маленькие темные ящерки. Выбрасывая тоненькие ласковые язычки, они улавливали неверные движения крылатых, погруженных в некий транс существ и тут же вбирали их в себя.

Иногда быстрым движением руки девочка ловила неосторожных охотниц. Подносила к лицу, рассматривала, прижимала к щеке, ощущая их магическую прохладу. Порой в ее руке оставался только безжизненный остаток скользкого хвоста.

Это могло длиться долго. Очень долго. Пока, наконец, нянька или мать не звали ее из глубины дома. Не слыша ответа, выходили на крыльцо и обнаруживали девочку низко склонившейся, почти упрятавшейся лицом в высокой траве.

Кстати, странные истории, по рассказам взрослых, происходили со всяким случайно забредшим в глубину сада, попробовавшим или даже коснувшимся некоторых бледно-зеленых тоненьких растений, росших у дальней ограды их заднего двора. Там было много всего.

Но несчастные, дотронувшиеся до каких-либо из них, нераспознаваемых на вид в своей необыкновенной коварности, просто сумасшедшими становились. Безумными. Рычали, кусались, катались по пыльной земле с искаженными лицами. Пускали розоватую крупнопористую пену и мгновенно покрывались по всему телу длинным жестким рыжеватым волосом. Следом вскакивали, дико озирались и исчезали в лесах или дальних горах. По свидетельству редких путешественников, временами им попадались там странные крупные прямоходящие густо-волосатые существа, испуганно и подозрительно выглядывающие из-за кустов, лохматой рукой легонько раздвигая ветки. При попытке приблизиться к ним они вразвалку, но на удивление стремительно, удалялись в чащу. Догнать хотя бы одного из них так ни у кого и не получилось.

* * *

На нескольких этажах их дома, помимо членов семьи и прислуги, постоянно размещался еще и весьма разнообразный люд, меняясь количественно и персонально. Временами все вдруг куда-то пропадали. Исчезали надолго, находя себе и снова теряя жилища, устраиваясь на работы, заводя новые семьи, оставляя их и переезжая в другие города. Затем мало-помалу объявлялись снова. Иногда же немногие из них исчезали и насовсем. Но это редкие случаи.

Правда, разнообразие подселенцев было весьма условным. Вернее, оправданным и определенным географически ограниченным национальным составом бывшей Российской империи. Еще точнее – эмигрантами, сменявшимися по мере нахождения каких-либо мест и способов заработка на огромной и чуждой китайской территории, где бывшим российским подданным подобные возможности открывались всего-то в двух-трех больших городах нескладной империи. Одним из таких и был Тяньцзинь, немалые куски территории которого издавна были нарезаны под всевозможные иностранные концессии и представительства.