Монах из Мохи

Иногда заглядывала Мириам. В колледже она доучилась и теперь помогала родителям с их бизнесом, «Рынок и продукты Теда» на углу Хауард и Одиннадцатой. Иногда Мириам развозила продукты по клиентам, и когда заказывали из «Инфинити» или окрестностей, она приезжала к Мохтару и сидела с ним, пока не заявлялась Мария.

Роман их длился год, а то и меньше. Препятствия очевидны. Мохтар из консервативной йеменской семьи, а йеменцы – самое замкнутое из всех арабских сообществ. Чтобы американский йеменец заключил брак за пределами сообщества – это почти небывалое дело. Большинство йеменских друзей Мохтара, и женщин, и мужчин, вступали в браки по уговору на родине. Обычная история: возвращаешься в Йемен, женишься на той, кого тебе нашли родители, на уроженке Ибба, или Саны, или Адена, поскольку семьи ваши знают друг друга веками. Редко случалось, чтобы американский йеменец свел знакомство и заключил брак с американской йеменкой, и неслыханно – чтобы американский йеменец женился на женщине, у которой мать палестинка, отец американский грек и ярый поклонник Джерри Гарсии[8], и притом оба христиане. Не бывает такого.

Поэтому Мохтар и Мириам осторожничали. Не торопились, не увлекались, вечно озирались, боясь, что отец Мохтара застанет их, колеся по городу на своем автобусе. Они флиртовали много недель, но в конце концов признались друг другу, что чувства у них романтические, всю ночь прогуляли по городу и в итоге вышли на Оушен-Бич, куда Мохтар давно хотел ее отвести. Ночь была ясная, песок теплый после солнечного дня, и все было хорошо, пока не настало три часа ночи и они не вышли к автобусной остановке. Когда автобус уже подъезжал, Мохтар вспомнил – как он мог забыть? – что это отцовский маршрут, 5-Фултон, и если отец увидит его с Мириам, беды не миновать. Так что они бежали с остановки и прошагали много миль пешком до ее дома.

Теперь Мохтар больше ценил их дружбу. Мириам была настоящий боец, и он тоже хотел стать бойцом. Мириам боролась за него. Она боролась с любой несправедливостью. Ее возмущало положение Палестины, возмущала иммиграционная политика Госдепартамента США. Мириам говорила Мохтару: не молчи. Участвуй. Она не знала страха. Любое зло, местное или глобальное, лишь придавало ей отваги. Не выносила она только бездействия и безмолвия, и всякий раз, видя ее в вестибюле «Инфинити», где они сидели и говорили о мечтах – или отсроченных мечтах, – Мохтар чувствовал в себе силу, воодушевление и сильнее ненавидел нынешнюю свою жизнь, в которой он открывал двери богатым чужакам.

Особенно если учесть, что еще была кнопка. Прямо рядом с телефоном – она всегда там была. Если нажать кнопку, стеклянные двери в двадцати двух футах от стойки открывались. Быстро, тихо, элегантно. Мохтар заметил бы гостя еще на тротуаре, нажал на кнопку и распахнул двери к его приходу. Более того, кнопка открывала обе

двери. Вручную обе двери не откроешь. Слишком тяжелые и большие. А если кнопкой, жильцы могли прошествовать в замечательно просторные и гостеприимные стеклянные врата без малейших препон. Жильцы вступили бы в вестибюль, и там бы Мохтар, вестибюльный представитель, их приветствовал. Он был бы только рад. Ему ничего не стоило поднять голову и сказать «здравствуйте». Но выпрыгивать из-за стойки, мчаться сломя голову, вывалив язык на плечо, чтобы просто толкнуть дверь, которая открывается кнопкой, – это явное издевательство, и оно оскорбляло его гордость. Особенно когда жильцы миновали вестибюль, входили в лифты и возносились в далекую высь, в квартиры, которых Мохтар никогда не видел.

Книга II

Глава 10

Статуя

Как-то раз Мириам ему написала. «Видел, что у тебя через дорогу?» Мохтар не понял. «У тебя там через дорогу статуя йеменского чувака с большой чашкой кофе», – объяснила Мириам. Она только что отвозила заказ из отцовского продуктового в дом напротив «Инфинити» и во дворе обнаружила огромную статую мужчины в таубе и с гигантской кружкой. «Наверняка это что-то значит, – написала Мириам. – Может, это твоя судьба». Имея в виду: «Мохтар, тебе двадцать пять. Пойми уже, куда идет твоя жизнь».

Он работал в ста двадцати футах от статуи, но никогда ее не видел. Статуя оказалась исполинская – футов двадцать высотой. Мужчина шагал, отпивая из гигантской кофейной чашки. Насчет исторической достоверности Мохтар усомнился – мужчина был то ли йеменец, то ли эфиоп, – и что у него за прелестные цветочки такие на таубе? Как будто человек напялил душевую занавеску или заделался хиппи. Никакой уважающий себя араб не наденет тауб в цветочек.

Но Мохтар зашел в здание, в вестибюль напротив своего вестибюля, и там обрамленные фотографии с подписями рассказывали всеохватную историю кофе в Соединенных Штатах. Здание построили братья Хиллз, Остин и Р. У., которые в конце XIX века создали компанию «Фабрика „Арабский кофе и специи“», импортировали кофе. Привозили его в Калифорнию со всего света, обжаривали и распространяли на Западе.