Монах: последний зиндзя

– Из всех советов твой совет был самым здравым. Вместе мы встретим худшее, что может послать Великий Хан. Послезавтра ты будешь свободна, чтобы стать моей женой!

Танико была неспособна говорить. Месть, которой она дождалась, была бессмысленной! Все победы были ненужными. Куда бы она ни заглядывала, в прошлое или будущее, все, что она могла увидеть перед собой или позади себя, было разрушением и смертью. Только огромным усилием воли она могла сдержать рыдания. Почему-то она обнаружила, что вспоминает историю монаха-дзен, которую ей рассказал Ейзен.

Глава 3

Танико пролежала всю ночь, так и не заснув, думая о людях, томящихся где-то там, во дворце сегуна, ожидающих смерти. Должно быть, они тоже не спят. Как можно спать в последнюю ночь жизни? Она не хотела оказаться поблизости, когда их, а особенно Хоригаву, поведут к берегу на казнь. В час Быка, за два часа до рассвета, она вызвала к себе служанок и оделась, чтобы отправиться в горы и повидать Ейзена. Саметомо не захотел просыпаться. Она завернула его в одеяло и вынесла во двор, где ожидали ее лошади. Со служанкой и охранником, который держал спящего Саметомо перед собой в седле, она выехала на знакомую тропу, ведущую в покрытые соснами холмы севернее Камакуры.

Небо над великим океаном на востоке уже заметно светлело. Ко времени, когда она приехала в монастырь, огромные тёмно-красные ленты развернулись, будто знамена Такаши, в небе на востоке.

– Почему ты плачешь? – осведомился Ейзен. – Ты горюешь по Хоригаве и монгольским послам?

– Я плачу потому, что я тоже ответственна за их смерти из-за моего совета Хидейори.

– Самурай никогда не должен сожалеть о принесенной кому-то смерти! – твердо сказал Ейзен. – Убийство – дело самураев!

– Этому нет конца, – сказала Танико, вытирая лицо рукавом. – В чём виноваты мы, мыслящие существа, что заслужили так много боли, сенсей?

– Если человек сражён отравленной стрелой, его не заботит, чем он это заслужил. Он вытаскивает стрелу и как можно скорее применяет противоядие.

– Какое же противоядие спасает от всех этих страданий?

– Покажи мне лицо, которое было у тебя до рождения! – повторил Ейзен беспощадно.

Не зная, что думать, Танико с несчастным видом пожала плечами. Она пока не решила кунг-ан. Их разговор перешел на тему её свадьбы с Хидейори. Как жена сегуна, она станет самой могущественной женщиной в стране.

– Ты будешь способна многого добиться, – сказал Ейзен.

– Да, из-за Хидейори! – она гневно покачала головой. – Сенсей, я хочу что-то делать по своему собственному праву, не потому, что мне помогает какой-нибудь сильный человек, подобный Кийоси или Кублай-хану, или Хидейори, решившему спать со мной!

Ейзен тихо рассмеялся.

Она и Саметомо разделили свою дневную трапезу вместе с монахами.

«К этому часу, – думала она, чувствуя, как напряжение покидает ее, – с теми, кто был осужден, покончено». Этим вечером Танико сможет вернуться в Камакуру, и все будет позади. Прошлое, сказал Ейзен, не существует. В полдень, в час Овцы, она и Ейзен вышли в монастырский сад.

Их беседа была прервана гонцом от Хидейори, запыхавшимся молодым самураем, который поклонился монаху и госпоже, находившимся в саду:

– Головы послов Великого Хана – на обратном пути к нему! Хоригава же пережил утренний высокий прилив. Когда я выезжал из дворца сегуна, он ещё жил. Господин Хидейори думает, что вы будете рады узнать, что он сильно страдает!

– Что с ним сделали? – с ужасом спросила Танико.

– Около места казни у моря есть отвесная скала, – сказал самурай. – Палачи подвесили князя Хоригаву на скале за веревку, обвязанную вокруг его груди. Во время прилива и когда он уходит, они поднимают и опускают веревку, так что голова князя все время находится чуть выше воды. Волны постоянно плещут ему в лицо, а его тело кровоточит оттого, что его постоянно бьёт о скалы. Временами его погружают в воду, и он почти захлёбывается.

Танико упала на землю, уронив лицо на руки. Молодой самурай озадаченно смотрел на нее. Ейзен отослал его. После того как он ушел, Танико сказала:

– Хидейори думает, меня может порадовать то, что Хоригава ещё жив и мучается. Во имя Амиды Будды, кем он меня считает?

– Часть тебя желает, чтобы Хоригава мучился. Вот почему ты испытываешь такую боль!

Вечером самурай – гонец Хидейори – вернулся, чтобы сообщить ей, что Хоригава ещё жив. Он теперь бредил и болтал на трёх языках, сказал юноша. Блестящий интеллект начал распадаться.

Танико осталась в монастыре в ту ночь. Она не хотела возвращаться в Камакуру, пока пытали Хоригаву. Задолго до дневного света она поднялась, надела свой плащ с капюшоном и пошла в зал для медитаций, чтобы вместе с монахами погрузиться в дзен.