Монастырь дьявола

– Пошли все вон! – издав яростный крик, Катерина заглушила возможный ответ инквизитора, – все вон! Убирайтесь! Вон отсюда!

Обвиняемая, смертница, узница, заточенная в каменном мешке, выгоняла своих палачей, но в голосе ее было столько силы, что, казалось, содрогнулись даже стены тюрьмы. Надув губы, подобрав полы рясы, как полы юбки, епископ с гримасой возмущения быстро покинул камеру. Вслед за ним вышли и все остальные. Никто не посмел бы спорить с инквизитором, а инквизитор явно был на стороне осужденной. Выходя из камеры, врач робко обернулся:

– Может, дать осужденной успокоительную микстуру?

Катерина услышала его слова, и громко крикнула:

– Провались!

Врач выскочил из камеры с поспешностью, которая могла бы показаться даже смешной. Карлос Винсенте быстро шагнул к одному из монахов, и, прежде чем тот вышел из камеры, выхватил у него белое одеяние. Потом, размахнувшись, швырнул прямо в лицо Катерины. Ткань больно ударила женщину по лицу.

– Ты сама так хотела! Одень это!

Двигаясь медленно, как во сне, поверх грязного и рванного своего платья Катерина напялила на себя длинную белую рубаху без рукавов, на которой был нарисован косой алый крест в виде огромной буквы Х. Это было специальное одеяние для сожжения. Санбенито. Белая ткань выделялась ярким пятном среди каменных стен. Последняя точка. Конец надежды. Санбенито на груди означало обреченность. И, возможно, именно обреченность чувствовала Катерина в тот момент, когда изо всех сил плюнула в лицо Карлосу Винсенте.

Крик разнесся по толпе, как вихрь. Встрепенувшаяся толпа начала тесниться к площади. Где-то послышались крики: кто-то упал на землю и был затоптан. Стражники с трудом удерживали ограждение. Лишь один проход был свободен. Это был переулок, ведущий прямиком к замку, в подземельях которого временно устроили тюрьму инквизиции. Ложа для знати ожила – стражники пропускали вперед приглашенных. Это были красивые нарядные дамы, сверкающие драгоценными камнями и парчой. Знатные сеньоры в бархате ярких расцветок. Несколько военных чинов – их доспехи резко контрастировали с расцвеченными одеждами остальных. Знать рассиживалась с шумом, слепя простолюдинов золотом и пестротой своих одеяний. Стражники, стоящие совсем, щурили глаза.

Внизу, рядом с ложей, на огражденном стражей прямоугольнике площади появилась странная процессия. Казалось, этому шествию было не место на публичной казни, но… Пожилые монахини вели маленьких девочек в строгих одеждах монастырских воспитанниц. Это была школа для девочек, готовящихся в монахини, при каком-то женском монастыре. Воспитанницы готовились к тому, чтобы провести всю свою жизнь в какой-то обители. Впрочем, для многих девочек такой жизненный путь был совсем не плохим. Городские бедняки и самые нищие из крестьян за скромное вознаграждение от епископа отдавали своих дочерей в монастырские школы. Для многих девочек такой выход означал буквальное продолжение жизни: оставаясь с родителями, они рисковали умереть с голоду или от какой-то болезни. Голод и вечно бушующие эпидемии уносили жизнь каждого второго ребенка до 10 лет. Монахини же до конца дней были обеспечены и едой, и лечением. Их жизнь была намного лучше, чем существование в закопченной крестьянской лачуге под угрозой голодной смерти. Девочкам, воспитанницам монахинь, было от 5 до 12 лет. Строгие, тихие, с бледными лицами, они послушно выполняли все требования своих наставниц, и спокойно встали на предназначенные им места. Впереди полная пожилая монахиня прижимала к себе маленькую девочку, испуганно смотревшую вокруг широко раскрытыми глазами. Под серым покрывалом можно было рассмотреть золотые волосы и огромные глаза маленькой Марты Бреус.

Когда по толпе пронеслось лихорадочное движение, колокола замолчали. Площадь огласилась воплями:

– Идут! Идут! Это они! Идут!