Монастырь

В принципе, если Братеева убили именно из-за дневника, что, в общем-то недвусмысленно доказал текст его повести, то надо было выяснить, находится ли тот в его вещах. Поверхностный шмон прапоров никаких результатов не дал. Но, вполне вероятно, что писатель, опасаясь хранить у себя такой смертоносный документ, передал его кому-то еще. И этот кто-то еще совершенно спокойно мог быть практически из любого отряда. Другое дело, что едва начав развивать эту мысль, Лакшин интуитивно уверился в том, что библиотекарь не стал бы доверять никому, кроме таких же как он первоотрядников. И, следовательно дневник следует искать именно там. Дело осложнялось еще и тем, что к этому отряду были приписаны еще и бесконвойники, которые свободно шастали за вахту и обратно и поэтому могли незаметно и без проблем вынести стопку листов и спрятать ее в любом месте вне монастырских стен.

Потом Лакшину пришла в голову слишком странная мысль. В первом отряде, в отличие ото всех остальных обыски были плановыми. Другие отряды, вообще-то тоже шмонали по графику, но график этот составлялся лично Игнатом Федоровичем и был тайной для всех остальных. Хозобслугу же обыскивали каждый второй понедельник месяца.

Такая поблажка давала возможность тем, кто заметит эту систему, подготавливаться к визиту прапоров и избавляться на некоторое время от слишком уж запрещенных предметов. И этот периодический шмон прошел совсем недавно.

Майор отчаянно замотал головой. Что за мысли? Что за странные отговаривания самого себя? Или он уже настолько привык, что дневник совершенно мистически постоянно ускользает он него, что уже начал бояться заполучить эти зековские мемуары?

Нет, он должен довести дело до конца. Лишь так он сможет доказать и свой профессионализм, и начать, наконец, плотно контролировать происходящее.

Покинув кабинет лейтенанта Симонова, оперативник решил, пока есть время, навестить Поскребышева. Врач, хотя и был хроническим наркоманом, часто, сам того не подозревая, помогал Лакшину. У Михаила Яковлевича был весьма совеобычный взгляд на окружающее и майор иногда этим пользовался.

Врача Лакшин поймал в больничке, где тот умиротворенно беседовал с каким-то пациентом. Сквозь прозрачную дверь палаты было видно, как пациент хаотично жестикулирует, корчит рожи, пускает слюну, в общем, ведет себя именно так, как кум представлял себе поведение классического умалишенного.

Было достаточно забавно наблюдать за этим больным, но Игнат Федорович пришел сюда не для любования на психиатрических. Вздохнув, майор тихо постучал по стеклу. Поскребышев отвлекся от беседы и, глядя на оперативника, кивнул. Получив такой сигнал, кум спустился в кабинет врача где вскоре появился и сам Михаил Яковлевич.

– Поразительный случай. – Начал врач, едва появившись в дверном проеме. – Классическая параноидальная шизофрения с бредом мессианства. Представляешь, он вообразил себя пророком и ясновидящим, но в пределах нашего лагеря. Причем ничего оригинального не предрекает, стандартный джентльменский набор, разрушение всего, разверзание земли и хлябей небесных, появление сонма дьяволов женского пола, в общем локальный Армагеддон в отдельно взятой колонии. Обычно у таких больных куда более глобальные идеи.

И что удивительно, до вчерашнего вечера – никакой патологии! Жил мужиком, вкалывал как все. И вот, нате!

Поскребышев говорил, а майор вдруг осознал, что лепила как-то перенял манеру держаться своего нового больного. Михаил Яковлевич, рассказывая, тоже нелепо взмахивал руками, делал гримасы, не хватало лишь вожжей из слюны на подбородке, да драной пижамы.

– Я, наверное, тоже скоро твоим пациентом стану. – Грустно усмехнулся кум.

– Ты? – Врач выпучил глаза. – С твоими-то хром-ванадиевыми нервами?

– Видения у меня. – Сообщил Лакшин. – Галлюцинации.

– Так, погоди…

Михаил Яковлевич, порывисто вскочил и принялся рыться в личном сейфе, перебирая упаковки с ампулами и таблетками. Выбрав подходящее средство, Поскребышев бросил на оперативника нахмуренный взгляд, потом махнул рукой:

– Не боишься уколов?

– Вроде нет. – Прикинул Игнат Федорович, вспоминая при этом почему-то жирных медсестер с тупыми иголками. – Смотря, правда, куда…

– Да я не тебя буду колоть. – Усмехнулся врач. – Себя.

– А-а-а… Тогда такое я уже видел.

– Да? – Искренне изумился Михаил Яковлевич. Впрочем, все время беседы он не терял времени зря. Пока шел обмен репликами, лепила успел наполнить шприц, закатать рукав, перетянуть руку и уже нацеливался иглой на свою вену.

– Ну, с Богом.

Через минуту-другую перед Лакшиным сидел уже совершенно другой человек. Никакой расхлябанности, воплощенные внимание и сосредоточенность.

– Так. – Сухо сказал Поскребышев и откашлялся. – Теперь я готов все выслушать.

Рассказ оперативника не занял много времени. Он поведал о видении всадников, тех странных ощущениях, которые были после этого и о своих наблюдениях за простыми зеками, тоже бывшими, как считал кум, свидетелями потустороннего явления.