Монастырь

– И какой же из этих сценариев, на твой просветленный и просвещенный взгляды, истинный?

– Я думаю, – чуть ли не по буквам произнес Поскребышев, – что каждый понемножку.

– Но как такое может быть? – Недоумевая, возгласил кум.

– Очень просто. Окружающий нас мир – не линейная формула. В нем реализуются сразу и все возможности. Некоторые, правда, в исчезающе малых пропорциях.

– Нет, ты сам бредишь! – В возбуждении, майор встал, подошел к окну. – Сам посуди, я же не мог съесть никакого наркотика! И…

– И сахар в определенных условиях может стать наркотиком. Скажу больше, галлюциногеном! – Таинственно провозгласил Михаил Яковлевич и тут же пояснил.

– Для диабетика, например.

– Но это же особые… – Попытался возразить Лакшин, но его безапелляционно перебили:

– Все ситуации особые!

Игнат Федорович, закрыв рот, вынужден был согласиться с этим тезисом, но другие возражения уже прокладывали себе дорогу:

– Так не хочешь же ты сказать, что привидения реальны?

– Что есть реальность? – Философски заметил Поскребышев. – Не будь ты законченным материалистом. Маркс, между прочим, Карл который, активно увлекался спиритизмом.

– К черту Маркса! – Рявкнул Лакшин, не задумываясь над тем, что за эти слова, если они дойдут до замполита, он может получить, по меньшей мере, выговор по партлинии. – Ты меня уже совсем запутал. Как одновременно я мог сожрать нечто, в данных особых условиях являющееся наркотиком, и при этом подвергнуться воздействию некого излучения, при этом временно сойдя с ума?

– Ты дискретизируешь то, что я тебе сказал. – С терпеливой улыбкой вещал Михаил Яковлевич. – Ты дискретно воспринимаешь окружающее тебя, рубишь своим сознанием тот непрерывный поток, который на тебя сваливается, на небольшие, легкоусвояемые, съедобные части. И поэтому не видишь взаимосвязей.

– А как иначе?..

– Я же, во всяком случае, в данный момент, обладаю непрерывным, континуальным мировосприятием и поэтому могу видеть и факты, и явления в их непрерывном взаимодействии. Причем, если в этой картине видения вдруг чего-то недостает, то я знаю, где конкретно находится эта дырка, и после такого открытия найти недостающее связующее звено уже не представляет особой проблемы.

– И где же во всем этом безумии смысл?

Поскребышев хитро взглянул на недоумевающего оперативника:

– А в чем смысл дождя или снега? Ты столкнулся с неким природным явлением. И что толку его описывать, раскладывать на полочки, классифицировать? Его надо принимать так, как оно есть. Не больше и не меньше. Смириться с ним.

– Это что же? – Игнат Федорович исподлобья посмотрел на врача-наркомана. – Сидеть и ничего не делать?

– Отчего? – Удивился медик. – Разве когда тебя застает на улице дождь, если уж развивать эту аналогию, ты делаешь вид, будто ничего не происходит? Нет, ты раскрываешь зонтик, если ты предусмотрителен, или бежишь в ближайшую подворотню и ждешь пока с неба не прекратит литься вода.

– Ага. И сейчас ты мне предложил второй вариант. Отдохнуть в Байкальских подворотнях?

– Так зонтика же у тебя нет. – Развел руками Михаил Яковлевич. – Иначе бы ты ко мне с таким вопросом просто не пришел бы. Или есть у тебя этот зонтик, но ты не знаешь где, или не умеешь его открывать. Вертишь в руках, как бесполезный предмет…

– Ладно, хватит… – Прервал лепилу Лакшин. – Анализ я твой слышал. Вывод тоже.

В общем, пошел расслабляться и получать удовольствие.

Кум натужно улыбнулся, понимая, что будь даже совет Поскребышева именно тем, что ему, оперативнику, необходимо, он все равно не сможет его выполнить в полной мере. Теория звучала прекрасно, но воплощение ее в жизнь вызывало у Игната Федоровича большие сложности. Кроме того, несмотря на то, что Михаил Яковлевич и употреблял простые и понятные слова, но общий их смысл непостижимым образом ускользал от майора. Вместо рационального осмысления речей Поскребышева, Лакшин воспринимал их сугубо эмоционально. Он не знал, правильно ли делает, но почему-то получалось именно так, и начальник оперчасти ничего менять в этом не хотел. Ибо эмоции, которые он выносил из разговора с пронаркоманившимся доктором, были положительные. Однако состояние, в котором сейчас пребывал Игнат Федорович, можно было назвать умиротворенным. И это ощущение тихой радости не смогло поколебать даже появление взмыленного прапорщика.

– Вот вы где! – Жбан, запыхавшийся, с вылупленными глазами, несколько секунд переводил взгляд с врача на кума, не понимая, как они могут так просто тут сидеть и улыбаться, когда в зоне происходит ТАКОЕ. – Тут Синяка замочили! И еще какого-то зычка!

– Синяка, говоришь? – Переспросил Лакшин.

– Да! – Лихорадочно закивал головой прапорщик. – Они прямо из воздуха появились! Мертвые!

– Из воздуха? – Спросил Поскребышев. – Интересно, как им это удалось?

– Да не знаю я. Зычки так базарят.

– А ты им и веришь? -Тоном психотерапевта поинтересовался Михаил Яковлевич.

– Поверишь тут… – Неопределенно замотал головой Жбан. – Так вы идете или нет?

Там уж скоро пол зоны набежит…