Монастырь

Игнат Федорович не сомневался, что авторитет наверняка оставил какого-то туза в рукаве. Причем, скорее всего, этот туз – желание овладеть секретом Гладышева. И тут будет гонка на выживание.

– Ладно. Твои предложения? – начальник оперчасти соединил пальцы в замок и оперся на локти, пристально всматриваясь в Михайлова.

– Наладим обмен информацией. У меня свои каналы, у тебя другие. Лишними сведения никогда не бывают.

– А там – кто первый допетрит…

– Это уж как всегда. Кто первый встал – того и сапоги.

– Ну и подкинул ты мне задачку. – внешне озабоченно проговорил Игнат Федорович.

– Да не грузи, начальник! – поморщился Крапчатый, – Ты уже давно согласный.

Врубись, даже если ты сам этих беспредельщиков вычислишь, в шизняк их закроешь, от народной мести, они ж все одно на пере кончат. А так, от них хоть записочка будет. Раскаиваюсь, мол, в злодеянии и свожу счеты с жизнью.

– А вот кончат они на пере, или нет – это от тебя зависит.

– Не от меня, – вздохнул авторитет, – От воровского закона. Глаз за глаз, и все такое. Ну какой я буду вор, если воровской закон не соблюдаю?

– А ты въезжаешь, что сейчас уже набазарил на раскрутку по сто второй через пятнашку?

– А тебе что важнее, мне срок накинуть или убийц прищучить?

– Если честно, то не "или", а "и".

Глаза Крапчатого нехорошо сверкнули.

– Но в данном случае, – продолжил Лакшин, – Я пойду на компромисс. Я забуду все то, что ты говорил про воровской закон. И, как жест доброй воли с твоей стороны готов выслушать все, что тебе известно про это убийство.

Авторитет расхохотался:

– А сам?

– А сам расскажу все после тебя. Слово офицера!

– Эх, зарекался я верить этому слову… – вздохнул Крапчатый, – Но мудрый – уступит. Итак…

Кум вынужден был проглотить эту пилюлю, подслащенную, правда, рассказом вора в законе. Почти ничего интересного узнать ему не удалось, за исключением пересказа трех зековских баек из тетради Гладышева. Держа слово, и Лакшин вынужден был поведать все, что ему было известно. Умолчал он лишь о подозрениях Менялкина.

Чтобы обработать все полученные сведения требовалось время и тому, и другому.

– Так, осужденный Михайлов, – Игнат Федорович встал и прошелся перед темным окном, – можешь идти. А вот Репья я закрою. Все одно через три часа сразу трое блатарей поднимутся. Проведи с ними беседу и пусть бдят.

И, главное, надо найти этот дневник.

– Прощай, кум. – ухмыльнулся Крапчатый, – Бог даст, свидимся.

Когда за авторитетом закрылась дверь, Игнат Федорович обессилено рухнул на стул. Несмотря на то, что беседа прошла вполне успешно, Лакшина не покидало чувство, что где-то он дал промашку. В любом случае не стоило загодя амнистировать вора, грозившего мочкануть убийц Гладышева. Но, с другой стороны, убьют их или раскрутят, зависело от того, кто первым докопается до разгадки тайны хождения сквозь стены. И тут кум намеревался быть впереди во что бы то ни стало. Задача становилась крайне интересной. Тем паче, что фотограф уже наверняка что-то успел сделать.

Майор спустился обратно на вахту, подписал постановление о водворении Репья в ШИЗО на десять суток, распорядился выпустить Психа и, не торопясь, дыша свежим воздухом, направился в фотолабораторию.

– Печатаю. Нельзя! – послышалось из-за двери фотомастерской после осторожного стука Игната Федоровича.

– Даже для меня? – полюбопытствовал кум.

Лишь после этого грохотнула щеколда и на пороге возник светящийся от удовольствия Андрей Меняев.

– Удалось? – сразу спросил Лакшин, уже заранее зная ответ.

– Да! – восторженно сообщил Менялкин.

Фотограф провел майора в темную комнату и там, в свете красного фонаря вручил еще непросохший фотоснимок. На нем жирными черными линиями выделялись клетки тетради, а поверх них отчетливо проступал рукописный текст.

– Это уже можно вынести? – осторожно спросил Оперативник.

– Да я сейчас нормальный свет включу.

Зажглась люминесцентная трубка под потолком. Линии на снимке сразу потеряли резкость, однако, слова читались без труда, хотя в некоторых местах и встречались пропуски.

Первая половина страницы была исписана странной смесью матерных ругательств с нападками на администрацию. Куму не пришлось долго ломать голову над их происхождением. Такие граффити сплошь покрывали стены лагерных сортиров.

Дальше шли несколько строчек с расшифровкой аббревиатур зековских наколок:

"LHVS – Любопытным хрен в сраку.

BOSS – Был осужден советским судом. Вариант: Был опущен собственным соседом.

СПП – слет пассивных педерастов." Некоторые из этих расшифровок не знал даже Игнат Федорович, несмотря на длительный стаж общения с зеками. И лишь на самом конце страницы появилось то, что так хотел прочесть Лакшин:

"…Источник пожелал остаться неизвестным. Из быков.