Монастырские утехи

   До приезда бригадира он провёл время больше за размышлениями, чем за делами.

   Бригадир привёз инженера по рыбному делу, которого послали изучить «случай» и принять

меры на месте.

   Вновь прибывший немного послушал, повертелся, покрутился. Амин не спускал с него глаз,

как с больших сомов и карпов, когда они входят в садок.

   Инженер непрерывно почёсывал нос и протирал очки: между этими двумя занятиями он решил,

что здесь ради одного «экземпляра» не нужны люди со специальной снастью.

— Так ведь он больше шестисот килограммов весом,— на сей раз робко заметил бригадир.

— Возможно, что и тысячу. Это ничего не значит. Мы в море таких множество ловим...

— Значит, оставим его здесь вместе с неводом и со всеми рыбами? — удивлённо спросил один из

рыбаков.

— Нет! Бросим динамит и разом разрешим всю проблему,— просто и равнодушно сказал

посланный инженер.

   Услышав о динамите, Амин, державшийся в стороне, нахмурился. Но не встревожился. «Такое

невозможно,— подумал он.— Не разрешено законом... Он не осмелится. Этот человек просто

не знает, что говорит». Но инженер продолжал показывать, как осуществить это беззаконие...

Амин неожиданно прервал его:

— Это невозможно, сударь.

— Почему? — удивлённо спросил посланец. И он снял, чтобы протереть, очки с такими толстыми

стеклами, что их хватило бы на десять обычных пар.

— Запрещено,— сказал Амин.

— Кем?

И инженер как следует потёр нос

— Законом.

— Законом? — Он засмеялся.— При данных обстоятельствах закон отступает. Мы заменяем его

динамитом! — И он снова засмеялся. Потом серьёзно добавил: — Я констатирую, каков этот

случай, и имею право решать: здесь нужен динамит. На другое не стоит тратить силы. Это был

бы напрасный труд.

   Амин сделал шаг вперёд. Он сам не знал зачем... Словно чтобы просить его. А может, угрожать.

— Нельзя это,— настаивал он чужим, изменившимся голосом.— Вся запруда взлетит в

воздух; рыба уйдёт; переправа испортится.

   Он задыхался... Товарищи его глядели опасливо, точно боясь взрыва.

— Об этом не беспокойся. Я знаю, сколько надо положить динамита и где, чтобы досталось только

рыбам.

— Когда будем закладывать, господин инженер? — угодливо спросил бригадир.

— Я сообщу тебе по телефону. Приезжай сюда с людьми на лодках и телегах, чтобы грузить рыбу.

— И он повернулся к Амину: — До тех пор смотри карауль всё.

   Он сел в моторную лодку и уехал. Рыбаки тоже погрузились в лодки и не оглядываясь уплыли в

деревню — там ждали их мамалыга и чорба.

   Оставшись в одиночестве, Амин снова оказался хозяином печальных просторов. Мысль о

динамите всё больше и больше завладевала его рассудком. Он как наяву слышал взрывы,

видел, как высоко взлетают снопы воды, как содрогается омут, выбрасывая из своих глубин

тину. И тут же поверхность воды начинает кишеть убитыми рыбами, они плавают белыми

брюшками вверх, и из жабр у них хлещет кровь, которую уносят волны... А белуга? Он не желал

больше ничего видеть и закрыл глаза руками, хотя знал, что это наваждение.

   Его протест был бессилен, он, точно желчь, пропитывал горечью всё его существо; горечь

захлестывала ум, отравляла бессилием руки и ноги.

   Непривычная чёрная забота придавила его, он согнулся под тяжестью пугающей

ответственности.

   «Это желчь излилася мне в кровь»,— подумал он, пытаясь понять, что с ним происходит.

   Он оглядел воду, землю, горизонт, и, куда бы он ни взглянул, глаза его всё пятнали желтизной.

Нагнувшись над сверкающей волной, он отыскал в ней своё изображение; оно показалось ему

тоже зелёно-жёлтым. Что это, отблеск листвы? Он поднялся и сплюнул — слюна была

зеленоватая, вкуса полыни.

   Он попытался успокоиться; бесчисленное число раз обошёл запруду. По привычке...

неосознанно. Равнодушно... И не думая об охране. Ничего не осматривая. Словно прогуливаясь.

   Полдень давно миновал... Усталый, обессиленный, он поднялся на плотину и против обыкновения

растянулся на перекладине мостков, обвив их руками... Под ним с убаюкивающим гулом

катилась вода. Такого с ним раньше не случалось — он заснул глубоким сном младенца.

   Когда он пробудился, уже спустилась ночь... Он пришёл в себя. Наклонившись, посмотрел вниз,

в глубь омута... Странно, как-то вдруг он с лёгкостью разглядел все, до самого дна. Он хорошо

видел: какие-то рыбы равнодушно отдыхали в тине; другие сновали взад-вперёд; щуки

выпрыгивали на вершок; карпы рвались к запретному воздуху; дремали серебристые усачи;

плотва, точно у неё были крылья, стремилась улететь. Он искал глазами белугу. Долго. Её не

было видно. Может, она спряталась? Его охватила досада. Он вспомнил сказку; какой-то

внутренний голос советовал ему перевернуться трижды через голову, как это делал сказочный

богатырь, и тогда он превратится в мысль. Мысль проникнет всюду... Как ни был он опечален,

но всё же улыбнулся — в детстве он испробовал все кульбиты.

— Не так... душой,— прошептал кто-то в нём.

   «Ага... значит, чтобы душа трижды перевернулась? Так можно».

   Он слышал и слушал этот разговор с самим собой. Надо попробовать. Что от него убудет? И он

напрягся... Один раз — и он точно погрузился на дно смерти. Второй — и он будто всплыл со