Монгольская империя и кочевой мир

Но можно увидеть существенные различия между тoре тюркских племен и тoре монголов до Чингис-хана. В ранних тюркских государствах тoре создавалось правителями, активно занимавшимися правотворчеством. Их законодательная деятельность отражена, в частности, в знаменитых орхонских надписях и других памятниках рунической письменности, в которых термин «тoре» встречается довольно часто, причем именно в качестве продукта ханского законотворчества [Бартольд 2002, с. 39; Малов б. г.]. Хан нередко и сам отождествлялся с законом, что отражено, например, в тюркском литературном памятнике XI в. «Кутатгу билик»

, созданном в государстве Караханидов: хан заявляет: «Я есть справедливость и закон» [Максуди 2002, с. 100].

Конечно, существовали и определенные ограничения в законодательной деятельности тюркских монархов. Они должны были согласовывать свою политику с бегами и собраниями — курултаями; теоретически любое повеление хана должно было бы исполняться подданными, но если последние считали, что оно ущемляет их права или не соответствует древним обычаям (и, следовательно, нарушает установленный порядок и гармонию), то могли не подчиниться хану и даже оставить его, откочевать [Крадин 1999]. Таким образом, хан (каган) становился заложником существующего права и не мог принимать собственных постановлений в обход и нарушение прежних обычаев и традиций. Будучи, с одной стороны, творцом закона, с другой — он являлся всего лишь его слугой. Недаром в том же «Кутатгу билик»

называются два главных качества, необходимые обладателю власти: справедливость и соблюдение тoре [Максуди 2002, с. 122].

Тем не менее, тюркские правители, несмотря на существенные ограничения, являлись создателями права — тoре, занимались законотворчеством. У монголов до Чингис-хана эта ситуация существенно изменилась, как изменилась и роль самого тoре в их системе правовых норм. Хан у монголов XII в. обладал куда меньшей властью, чем, например, хунские шаньюи или каганы древних тюрок. Он являлся военным вождем, занимался некоторыми административными вопросами и был обладателем харизмы (которая и служила основанием для его избрания ханом), но не был самовластным правителем, как монархи тюркских государств древности. И он не осуществлял законодательной функции.

Что же касается тoре, то его роль претерпела значительную эволюцию. Если в тюркских государствах оно представляло собой систему правовых норм, то у средневековых монголов оно превратилось в практически абстрактные принципы, которые дарованы Небом и соблюдение которых гарантирует гармонию и порядок в природе и обществе. Из подобного подхода вытекают два следствия: (1) хан утратил законодательную функцию и должен был, как и все остальные, следовать установленному Небом порядку, не имея права менять тoре; (2) тoре из системы конкретных норм (писанных или неписанных) превратилось в совокупность неких принципов, которые даже не были четко сформулированы, а воспринимались на надсознательном уровне.

Последнее обстоятельство подтверждается тем фактом, что до нас не дошло практически никаких сведений о содержании норм тoре, которыми руководствовались монголы. Вопросы, по мнению В.В. Трепавлова, регулируемые тoре (система административного деления на правое и левое крылья; порядок выдвижения на высшие должности; соправительство; завоевание и покорение народов; распределение доходов и трофеев), остаются на уровне гипотезы, и не подтверждаются какими-либо конкретными данными источников [Трепавлов 1993, с. 40–41]. Кроме того, перечисленные вопросы представляли собой черты, свойственные большинству кочевых империй Евразии, а не только монголам [Kradin 2002, p. 374], так что нет особых оснований относить их к государственному регулированию, а не к народной традиции.

Чем же объясняется подобный регресс в развитии института тoре? Скорее всего тем, что, в отличие от древних тюрок, у монголов до Чингис-хана не было ни государства, ни соответствующих институтов власти. Соответственно не было необходимости и в правовом регулировании государственных и административных отношений. Сравнительно четкая и рациональная система норм тoре, существовавшая у тюрков ко времени создания монгольского государства, была утрачена, и само понятие «тoре» стало не более чем символом прежнего могущества степных империй. Монголы ассоциировали тoре с «золотым веком» тюркских каганатов (подобно тому, как «золотым веком» для государств Чингизидов считалась эпоха Чингис-хана и его ближайших преемников), но сами нормы, не применявшиеся в течение нескольких поколений, были постепенно утрачены, уступив место каким-то общим понятиям справедливости, высшего порядка.