Монтаж памяти

Всё, я сдаюсь.

– Кэролайн… То есть, мисс Хьюз. Я понятия не имею, как выглядят все эти вещи, – и потом тихо добавила. – Не помню, по правде говоря. Неважно себя чувствую с самого утра.

– Что ты придумываешь? Совсем обленилась, старуха. Кого волнует, как ты себя чувствуешь. Может, ещё доктора вызвать? Ох, если бы не сегодняшний побег, я бы тебе устроила взбучку. Не дури. Тащи сюда вещи, кому говорю! И почему платье после пикника не вывесила проветриваться? Вот же, дуреха, оставила его на стуле прямо возле окна выгорать на солнце! А исподнее так и будет валятся на полу до самой стирки в понедельник?

Я продолжала стоять, как памятник на городской площади, что окончательно доконало девицу. Свирепая кошка запустила в меня щеткой для волос. Но я не сдвинулась ни на шаг, лишь расправив с достоинством плечи и подняв голову, ледяным голосом произнесла медленно, почти по слогам:

– Или ты, мелкая несносная девчонка, извинишься и прекратишь, или я разворачиваюсь и иду прямо в спальню твоей матери и выкладываю всё, как есть. А потом меня пусть хоть убьют, но хамства не потерплю. Я могу сделать так, что твой Томас будет бежать от тебя за тысячу вёрст, если того пожелаю.

Юная дрессировщица рабов и бровью не повела, продолжая стрелять беспощадно красивыми, но напрочь бездушными желто-зелеными цирконами.

Я сделала полный гордости разворот на пятках и направилась к двери. Малявка была уверена, что я блефую. А вот и нет. Как удачно мне отшибло память, а вместе с ней и рабский страх.

Выхожу в коридор.

Может, я чего-то не знаю?

Делаю шаг, второй.

За спиной тишина. Храбрится девчонка. Чего молчит-то?

До спальни хозяйки почти рукой подать.

Интересно, что будет потом? Должно быть, мне не поверят или сделают весьма оскорбленный вид, мол как ты посмела ничтожная чернь порочить белых господ.

Плевать. Ещё посмотрим, кто кого.

Даю последний шанс Кэролайн одуматься.

Три, два, один.

Стучу в деревянную резную дверь.

Заскрипели несмазанные петли.

– Миссис Хьюз?

Молодая госпожа стоит ко мне спиной.

– О, ты научилась произносить это слово без акцента за столько лет. А где же твоё «миссуз»?

– А-а-а, – я закричала, как припадочная, и закрыла ладонями глаза при виде лица какого-то Франкенштейна, когда тело в платье цвета шампанского наконец повернулось ко мне. Это существо схватилось за сердце.

– Нелли, у меня чуть приступ не случился от твоего крика.

– Ч-что… что… случилось с Вашим лицом, миссис?

– О, это я прочитала недавно в женском французском издании, что ломтики сырой говядины сделают кожу, как у ребенка, ни одной морщинки не останется. И я тебя не звала, так что впредь будь добра не докучай мне.

– Я только хотела сказать…

Мой голос прервал истошный визг из спальни, будто кого-то резали скальпелем без обезболивания. Грейс Хьюз тут же сорвалась с места и понеслась в комнату дочери, придерживая отвратительное мясо на лице.

– Ох, маменька, мне дурно, а Нелли бросила меня и даже не пытается облегчить страданий. Я бессильна перед ней. Умоляла не уходить, но она нарочно издевается и слушается только Вас.

2014 год

Анатолий

– Анатолий, для целей терапии наш разговор будет записан на диктофон, так мы не упустим важные детали и тщательно проанализируем. Вспомните наиболее яркие эмоциональные моменты. Важны детские воспоминания, но можете начать с любого.

«Сколько такие шарлатаны зарабатывают интересно? Уверен, что бесполезная болтовня по душам ничем не поможет. Мозгоправы недоделанные», – подумал блондин с взлохмаченными кудрями и необычайно подвижным лицом, что в будущем проявится в десятке причудливых мимических дорожек на тонкой коже. Иногда он смешно морщил нос, горбатый от «вражеского» удара стеклянной бутылкой в подростковом возрасте.

– О чем здесь говорить? Как тут выбрать, что самое яркое? Как Вам, например, такое? – с вызовом в голосе сказал парень «очкастой псевдо-врачихе» (именно так враждебно-пренебрежительно он воспринимал Татьяну). – Я был ближе всех, знал о ней то, чего не знает больше никто, а если захочу, то так и останутся эти секреты только при мне. Унесу с собой в могилу. А что она? Выскочила замуж, пока отбывал два года в вонючих казармах на воинской службе.

Из детства хотите? Вот Вам, пожалуйста. Она никогда не оставляла своих обидчиков без наказания. Однажды бегал за ней по квартире, завалил на диван, захватив в замок своих рук её запястья, а сам запрыгнул сверху. Набрал побольше слюны и, выпуская противные скользкие веревки изо рта, затягивал их обратно в паре сантиметров от её лица. Визжала, как резанная. Ей тогда было одиннадцать, мне двенадцать. Наигравшись, конечно, отпустил.