Монтенегро

Юлия вздрогнула, оглянулась. Беня уже нёсся к ней, игнорируя бабушкино: «Здесь люди, не беги».

– Здрасте! – выпалил Беня Мастеру и переключился на маму: – Ты побыла одна? А зачем одна? Я с тобой хотел. А почему ты обманываешь, ты же не одна, ты с дя-а-дей?!

– Я пришёл только что, – успокоил Мастер мальчика.

– И я! Только что. Мам, пойдём. Мама, там красота, пойдём, покажу. Обернись, видишь, видишь? Можно мне, ну можно?

Бенедикт явно был в восторге до такой степени, что не зацикливался на нарушении мамой своего слова (сидела не ОДНА, как говорила, а с чужим, хоть уже и чуточку знакомым, дядей).

Но ребёнок уже ощутил мягкую власть Мастера и потому не стал обижаться на очевидный факт Измены мамы. Измены слову и Измены Ему, Бенедикту, уже привыкшему быть в центре жизни Семьи.

…Объект восторгов только что вышел на набережную, прекрасно просматривавшуюся с террасы ресторанчика. Юлия ещё вглядывалась, прищурившись, а Ольга Фёдоровна уже напряглась, так что результат мероприятия был ясен заранее. Но Беня этого не знал: он смотрел не на бабушку и маму, а на НЕЁ.

У НЕЁ были стройные ноги, бубенцы в косичках и трогательные тёмные глаза. Она, настоящая живая лошадь, ростом чуть выше пони, грациозно переступала округлыми копытами по плитке набережной, ведомая под уздцы кем-то из местных на свою, видимо, ежевечернюю работу: катать желающих. Ухоженная, вычищенная до шёлкового блеска, с искусно заплетённой гривой и хвостом, с упряжью в ярко-красных кистях и медных заклёпках, она сама по себе была маленьким чудом, при этом спокойно и с достоинством относилась к набежавшей орде детей, стремящихся погладить. Кто-то даже пробежал у неё под животом – опасная идея, – но лошадь даже не дёрнулась, только повернула серую морду туда-обратно.

Мастер составил прогноз: Юлия ещё склонна будет поддаться на горячие просьбы мальчика, но Ольга Фёдоровна встанет стеной: ни за что! Так и вышло.

– Но на ней катаются! – в голос взвыл Беня.

И правда: на живое чудо в порядке очереди то и дело взбирались дети, счастливо сияя мордашками.

– У них есть свои родители, – привычно отчеканила Юлия, – они и несут ответственность. Если бы их родители лечили тебя от всего, что можно занести в организм от такого животного, а также возили по больницам, если лошадь взбрыкнёт и ты с неё рухнешь, я бы не возражала. Но поскольку делать это мне – извини, Беня.

– Я помою руки! – настаивал сын.

– Я помню этих пони в зоопарке, они так воняли, что потом рядом с человеком, который их гладил, невозможно идти, – вставила свои пять копеек Ольга Фёдоровна. – Мы вышли поужинать, Бенедикт, если ты помнишь. Я прочитала тебе все без исключения сказки и раскашлялась, у нас в номере кондиционер ужасно настроен… Юленька, поговори, пожалуйста, на ресепшн… а ты, Беня, хочешь портить всем аппетит? За столом пахнуть навозом и лошадью – не самая лучшая идея.

Суета вокруг кобылки достигла апогея: на ней фотографировались, владелец, спокойный, как море в штиль, разрешал давать лошадке с ладони сахар, яблоки и печенье. Та вела себя с достоинством принцессы: вежливо брала губами лакомство, аккуратно хрупала, смирно выносила вспышки фотоаппаратов.

Бенедикт не слушал увещеваний бабушки-педагога.

– Мама, она уходит! Её уводят, ма-маааааа!

Мечта удалялась прочь.

– Истерикой ты ничего не добьёшься, – сдвинула брови Юлия. – Там грязно и небезопасно, что неясного?

– Я не хочу есть! Я не буду мешать вам есть. Я пойду поглажу – и посижу на скамейке. Весь ужин.

Мимо мерно трусившей по обочине лошадки промчался визжащий скутер, и кобыла немного нервно переступила в сторону, чуть подбросив задние ноги. Но это не осталось не замеченным Ольгой Фёдоровной.

– Вот! – громогласно выдала она. – Вот, Бенедикт. А если бы ты был сверху в этот момент? Да у меня чуть сердце не разорвалось! Ты бы полетел вниз, а у меня бы был инфаркт сразу. Вот это радость твоей маме, поехать в отпуск и обратно везти два трупа. А насчет того, чтобы сидеть и не есть… мы с тобой ещё поговорим…

Полными слёз глазами Беня следил за удаляющимся светло-серым чудом, слушая перезвон бубенцов.

Сердце Мастера тоже плакало, но он пока молчал, так как точно знал: шанс вмешаться ещё представится.

К счастью, он пропустил мимо ушей пассаж про сердца и трупы, но ведь будут и другие моменты, их будет не сотня и не тысяча… Пока окончательно психику маленького человека не опутает эта паутина паники, комплексов и навязанных страхов. Чтобы обеспечить чужое нерушимое спокойствие и удовольствие, он обязан пожертвовать всем, обязан уже сейчас. Даже самой невинной радостью: пятью минутами общения с живой лошадью.

Но это была его личная радость. На которую он не имел права.

Всё меньше личного будет ему дозволено с каждым годом взросления. Уже сейчас этих двух женщин пугает будущий пубертат воспитанника. Ведь милый Бенечка начнёт превращаться в мужчину, и они уже сейчас относятся к этому нормальному периоду с тем же затаенным ожиданием нехорошего, что и к трансформации оборотня в фильмах ужасов.