Обвинение основывается на том обстоятельстве, что запрещено было смотреть императору в лицо, что надо было падать перед ним ниц, что его дом назывался домом бога… Короче, заключает Дюран, его почитали как бога. Однако, принимая Кортеса, Монтесума сам отрицает свою божественность и делает это публично. И пока он ведет долгую беседу с человеком, воплощающим божество, в его словах мы не находим никакого упоминания о божественной королевской власти. Таким образом, можно считать, что приписываемый императору процесс собственного обоготворения является преувеличением. Ведь известно, что начиная с Монтесумы I Илуикамины, всякий, кто входил в императорский дворец в обуви, будь он простолюдин или дворянин, подвергался смертной казни. Согласно изданным им законам государь выходил на публику только тогда, когда это было совершенно необходимо, и всегда, согласно Дюрану, который здесь достаточно близок к истине, его почитали как бога.
Известно, что престиж Монтесумы I в памятниках оценивается чрезвычайно высоко. Ведь он, подобно Кецалькоатлю, был зачат чудесным образом от героических близнецов из
Монтесума I Илуикамина, «тот, который пускает в небо стрелы», представляет, таким образом, особый случай. Если рассуждать с позиций времени после Конкисты, то он действительно был пятым королем в ряду девяти, то есть относился к самому центру, к апогею, к полуденному солнцу — месту, наиболее близкому к богу. Другие государи, даже самый первый, жили более обычной жизнью и, в противоположность, например, инкам, не претендовали на то, чтобы быть сыновьями бога или вообще на какое бы то ни было божественное происхождение. Когда, обращаясь к тому или иному монарху, Уицилопочтли называет его своим сыном, он делает это в качестве метафоры или просто потому, что, опять же метафорически, все люди — дети бога.
В речах, произносимых по поводу интронизации Монтесумы II, император сравнивается с солнцем, дарующим свет, но и здесь это лишь метафора, относящаяся к любому монаршему правлению. Не выходя из того же круга представлений, его называют также свечой и факелом, зеркалом народа и сердцем парода, который он представляет и воплощает подобно Уицилопочтли или любому другому богу-покровителю. Именно бог назначает короля, который становится на некоторое время его наместником. Эти мотивы восходят, очевидно, к первым королям, и они часто повторяются.
Являясь образом, наместником бога, король попадает в обширную категорию