«Глубокоуважаемый Николай Борисович! Признателен Вам за теплые слова по поводу постигшей нашу семью тяжелой утраты. И хотя боль по Ане останется с нами — ее мамой, младшей сестрой, со мной и родными навсегда, но пусть и в малой мере она стихает, когда мы знаем, что кровавого убийцы Милославского тоже нет на свете. И это не торжество мести, а кара как бы самого Господа, ниспосланная с небес. Наши чувства, уверен, разделяют родные и близкие всех шестнадцати жертв, погибших от рук маньяка-убийцы. Вместе с тем я думаю и о тех россиянах, которые не испытали удовлетворения от той справедливости Закона, что испытали мы. Ведь в тот же день по приговору суда собирались расстрелять террориста Дамзаева, который благодаря мораторию сумел избежать высшей меры. За осуществленным им взрывом — десятки человеческих жизней, мертвые дети, которые никогда не станут взрослыми. Неужели он и ему подобные заслуживают снисхождения? Как гражданин России, я протестую. Убийцам — садистам и террористам — не место в нашей России и на всей планете. С уважением, Анатолий Фальковский».
— Саша, зарегистрируй это письмо и положи в архивные документы, — распорядился Кедров. — То ли еще будет… Вот и получается: государством приняты непопулярные в народе меры, а виноват президент. И запиши: на следующей неделе, скажем, в среду, во второй половине дня провести брифинг для журналистов по мораторию. Всю информацию по смертникам, докладные от силовиков и УИНа подготовить к субботе. Мне надо за выходные все просмотреть и подготовиться.
— Будет исполнено. — Помощник Снегирев взял письмо Фальковского, вложил его в папку. — Через два часа, в одиннадцать, у вас назначена встреча с президентом ФИФА Блаттером, — напомнил он. — Он и еще два вице-президента прибыли к нам по вопросу подготовки чемпионата мира по футболу. Хотят начать с Москвы и Санкт-Петербурга.
— Не ко времени приехали, но придется принять. Пригласи к трем часам премьера, министра спорта и пресс-секретаря РФС. Вместе будем защищать свои ворота.
Слова президента прервал звонок полосатого, в цвет американского флага, телефона. Александр, стоявший у стола с аппаратами, взял трубку.
— Президент Коллинз на проводе, — вполголоса доложил он.
— Хэллоу, Ник! — поздоровался Коллинз. — Хочу поблагодарить тебя и твоих ребят за отличную работу. Если бы мы совместно не раскололи, как орех, с одного удара вашего Дамзаева, Америку и Израиль, возможно, ждали бы ужасные катастрофы. Как ты знаешь, он сейчас у нас в Неваде. Утверждают, что помог счастливый случай — твой мораторий на смертную казнь, и его просто не успели расстрелять.
— У тебя, Билл, верная информация. Счет решили минуты. Еще каких-нибудь полчаса, и Дамзаев отправился бы на небеса.
Кедров хотел в шутливом тоне рассказать Коллинзу, что в тюрьме, где должны были расстрелять Дамзаева, попросту не хватило единственного патрона, как взгляд его упал на эффектную фотографию стартующего с Байконура космического корабля.
«Еще подумает, что если у нас не хватает патронов для пистолета, то и с баллистическими ракетами полный дефицит», — не без иронии прикинул Кедров и продолжил:
— Да, Билл, потрясите с моими ребятами еще раз этого Дамзаева. По нашей информации, его родная сестра стала шахидкой и мотается где-то по стране. Возможен этакий семейный теракт.
— Принято, Ник, — Коллинз усмехнулся. — Этот Дамзаев предельно опасен, еще тот фрукт. Вчера мне доложили, что он входил в состав «Аль-Каиды» и находился в резерве при атаке террористов на Торговый центр в 1993 году. А мне казалось, что всех выявленных бандитов той акции мы давно упрятали за решетку. Если факты насчет него подтвердятся, можем оказать дружескую услугу и подкорректировать ваш мораторий. С учетом теракта в России предложим ему меню на выбор: электрический стул, повешение, расстрел или инъекцию. С этим у нас полная демократия, как у вас в России говорят, хозяин — барин…
— Знаю, тут вы впереди всей Европы, заодно и России, истинные гуманисты, — шутливо подыграл Кедров. — Вы ему и последний ужин организуете, и муфтия с психологом позовете, и право выбора на способ казни предоставите. Но пока обождем. А со временем не исключаю, что примем твой вариант…
Чувство глубокого удовлетворения, да что говорить — поистине национальной гордости, от предотвращенных его людьми, им, главой России, терактов в США и Израиле, овладело Кедровым.
«Ну, разве не следует отметить, Николай Борисович? — в раздумье спросил он себя. — Удачно-то как сложилось: я — им, они — мне. Нет, не мне — России. Для нее же стараюсь, — самокритично подумал президент. — Хотя не все это понимают».