Море исчезающих времен

Направляясь к наружной двери, падре увидел, что внутрь глядят какие-то дети, прижавшись к металлической сетке носами. Когда он открыл дверь, дети бросились врассыпную. Обычно в это время на улице не было ни души. Сейчас, однако, там были не только дети. Под миндальными деревьями стояли небольшие группы людей. Падре окинул взглядом улицу, преломленную в призме зноя, и мягким движением снова затворил дверь.

– Подождите минутку, – сказал он, не глядя на женщину.

Дверь в глубине дома открылась, и оттуда вышла его сестра; поверх ночной рубашки она набросила черную кофту, а волосы у нее были теперь распущены и лежали на плечах. Она молча посмотрела на священника.

– Что случилось? – спросил он.

– Люди поняли, – прошептала сестра.

– Лучше им выйти через патио, – произнес падре.

– Да все равно все повысовывались в окна.

Похоже, мать поняла это только теперь. Она вглядывалась в сетку, пытаясь рассмотреть, что происходит на улице. Потом взяла у девочки цветы и пошла к двери. Девочка двинулась за ней следом.

– Подождите, пока солнце опустится, – сказал падре.

– Вы расплавитесь, – добавила, стоя неподвижно в глубине комнаты, его сестра. – Я вам зонтик одолжу.

– Спасибо, – кивнула женщина. – Нам и так хорошо.

Она взяла девочку за руку, и они вышли на улицу.

Однажды[14]

Понедельник выдался не холодным и не жарким; дождь к утру прекратился. Дон Аурелио Эскобар, дантист-самоучка и любитель встать пораньше, открыл кабинет в шесть. Вынул из застекленного шкафа вставную челюсть, посаженную на гипсовую форму, и разложил на столе инструменты от меньшего к большему, аккуратно, будто для выставки. Одет он был в полосатую рубашку без воротничка, застегнутую под шеей позолоченной пуговицей, и брюки с подтяжками. Фигура у дантиста была жесткая и сухощавая, а смотрел он чаще всего невпопад, как смотрят глухие.

Приготовив все нужное, он подкатил бормашину к креслу на пружинах и сел шлифовать челюсть. Работал, казалось, бездумно, но усердно, не переставая жать на педаль машины, даже когда не пользовался бором.

После восьми он разогнулся, поглядел на небо за окном и увидел двух задумчивых стервятников на коньке соседнего дома. Стал работать дальше, предчувствуя, что до обеда снова пойдет дождь. Пронзительный голос сына, мальчика одиннадцати лет, отвлек его от работы.

– Пап!

– Что?

– Алькальд спрашивает, не вытащишь ли ты ему зуб.

– Скажи, меня на месте нет.

Он полировал золотой зуб. Отодвинул на расстояние вытянутой руки, рассмотрел, прищурившись. Из приемной снова донесся голос сына:

– Он говорит, ты на месте, потому что он тебя слышит.

Дантист не отрывался от изучения зуба. И только положив его к остальным готовым, ответил:

– Вот и хорошо.

Снова взялся за бормашину. Из картонной коробки с неготовыми изделиями достал мост на несколько зубов и принялся шлифовать золото.

– Пап!

– Что?

Выражение его лица не менялось.

– Он говорит, если не вытащишь ему зуб, он тебя застрелит.

Неспешно он убрал ногу с педали, очень спокойным движением откатил бормашину от кресла и полностью выдвинул нижний ящик стола. В ящике лежал револьвер.

– Ну, скажи, пусть идет стреляет.

Он развернулся в кресле лицом к двери и положил руку на край ящика. На пороге появился алькальд. Левая щека у него была выбрита, а на правой, вспухшей и больной, топорщилась пятидневная щетина. В тусклых глазах дантист увидел долгие невыносимые ночи. Кончиками пальцев он задвинул ящик и мягко сказал:

– Садитесь.

– Доброе утро! – сказал алькальд.

– Доброе! – ответил дантист.

Пока кипятились инструменты, алькальд откинул голову на спинку кресла, и ему немного полегчало. В нос бил ледяной запах. Кабинет был бедный: деревянное кресло, бормашина с ножным приводом, фаянсовые сосуды в застекленном шкафу. Между креслом и окном полотняная ширма в человеческий рост. Услышав, что дантист подходит, алькальд сжал пятки и открыл рот.

Дон Аурелио Эскобар повернул голову алькальда к свету. Осмотрел больной зуб и осторожно надавил пальцами, приводя челюсть в нужное положение.

– Придется без обезболивания, – сказал он.

– Почему?

– Потому что там абсцесс.

Алькальд посмотрел ему в глаза.

– Ладно, – сказал он и попробовал улыбнуться. Дантист не улыбнулся в ответ.

Он поставил на рабочий стол судок с прокипяченными инструментами и холодными щипцами вытащил их из воды, все так же неспешно. Носком подтянул к креслу плевательницу и отошел к умывальнику. На алькальда он не смотрел. А тот следил за всеми перемещениями дантиста.

Болел нижний зуб мудрости. Дантист расставил ноги и сжал зуб горячими щипцами. Алькальд вцепился в ручки кресла, изо всех сил напряг стопы и ощутил леденящую пустоту в почках, но не испустил ни вздоха. Пока что дантист просто поворачивал запястье. Без злобы, скорее с горькой нежностью он сказал:

– За двадцать покойников с нами расплачиваетесь, лейтенант.