Моргунов падун

И в то время жёнка РязанкаУмильно перед царищем стояла,Рученьки к сердцу прижимала,Не мигаючи царю в очи глядела,Только слёзы до пят протекали.Тут не на море волна прошумела,Авдотью Орда пожалела,Уму её подивилась.И царище сидит тих и весел,Ласково на Авдотью смотрит,Говорит Авдотье умильно:— Не плачь, Авдотья, не бойся,Ладно ты сдумала думу,Умела ты слово молвить.Хвалю твоё рассужденье,

Славлю твоё умышленье.Бери себе и брата и мужа,Бери с собой и милого сына.Воротися на Русь да хвастай,Что в Орду не напрасно сходила.На веках про Авдотью песню сложат,Сказку про Рязанку расскажут…А и мне, царищу, охота,Чтобы и меня с Рязанкой похвалили,Орду добром помянули.Гей, рязанские мужи и жёны,Что стоите, тоскою покрыты?Что глядите на Авдотьину радость?Я вас всех на Русь отпущаю.Гей, жёнка, Авдотья Рязанка!

Всю Рязань веди из полону,И будь ты походу воевода. И в те поры мурзы-татареСвоего царища похваляют,Виньгают в трубы и в роги,Гудят в набаты, в бубны.И тут полоняники-рязанцы,Как от тяжкого сна, разбудились,В пояс Орде поклонились,Молвили ровным гласом:— Мир тебе, ордынское сердце,Мир вашим детям и внукам! И не вешняя вода побежала —

Пошла Рязань из полону.Понесли с собой невод и карбас[16]Да сетей поплавных — перемётов,Чем, в дороге идучи, питаться.Впереди Авдотья РязанкаС мужем, с братом и с сыном,Наряжены в белые рубахи,Опоясаны поясами. После этого бываньяВоротилась Рязань из полонуНа старое своё пепелище,Житьё своё управляют,Улицы ново поставляют.

Были люди, миновались,Званье, величанье забывалось.Про Авдотью память осталась,Что жёнка Авдотья РязанкаСоколом в Орду налетала,Под крылом Рязань уносила.

Моргунов падун[17]

В старину поморы вольно жили. Помещиков в здешних местах не было. Начальство редко наведывалось — бездорожье. Рыбы ловили вволю, и зверя морского промышляли богато. Одним словом, жить бы не тужить да радоваться…

Но горя и печали хватало. В карельские деревни, в лопарские погосты[18] и в поморские сёла в досельные годы незваные-непрошеные гости наведывались. Спускались сверху по рекам в лодьях[19] ватаги. Человек по тридцать, а то и поболе, — с топорами, с копьями да с пищалями. Нападут ночной порой врасплох на селение, подожгут крайний дом либо два. Загремит набат. Люди выскакивают на улицу кто в чём был, сбегаются на пожар. А на улице их встречают копьями, топорами да саблями. Молодых связывали и в полон увозили.

Кто попроворнее, посмелее — разбегались. По лесам, по варакам[20] хоронились. Спасались и те, кто на дальних тонях[21] сидели либо на Мурмане промышляли.

Ну, а пришлые ватажники — их то панами, то разбойниками называли — ограбят село, погрузят добычу в лодьи и уйдут восвояси.

Сойдутся на старое пепелище те, кто близко ухоронились, воротятся с ближних тонь и с мурманских промыслов поморы, и, глядишь, снова селение мало-помалу отстроится.

Но не всегда непрошеные гости подобру-поздорову из поморья уходили. К примеру взять вот такой случай. Вверх по реке, верстах[22] в тридцати от села, есть Моргунов падун. Почему он так прозывается, многие теперь уж и не знают. Говорить-то говорят: Моргунов падун да Моргунов падун, а спроси, почему так называется, — не скажут.