Читаем Морис Торез полностью

В последний день Морис Торез из-за нашего отъезда несколько нарушает свой обычный распорядок дня. Чувствуя, что у него остается немного времени, он говорит с нами несколько иным тоном, чем в первые дни. Кажется, он даже забыл, что болен, и снова обретает авторитетный тон, характерный для вождя, время которого на счету. Он напомнил нам парижского Мориса, который мог беседовать с вами лишь в промежутке между двумя собраниями. И внезапно все мы — Эльза, секретарша Тореза и я — переглянулись: его рука, не может быть, не может быть, нет, я тоже… я тоже заметил! Да, пока он говорил, еще остававшиеся симптомы болезни, казалось, исчезли. По возвращении надо будет тут же сказать Жаннете Вермерш, что Морис в нашем присутствии впервые…

Когда мы садимся в машину, Морис прощается с нами со ступенек крыльца. И он говорит нам: «Не забудьте сказать от моего имени Жаннете, чтобы она обязательно посмотрела «Сида»

…»

Вот что он поручает сказать ей! Я посмотрел на него с некоторым удивлением. И он пояснил: Жаннета может об этом не подумать, если в Париже не привлечь ее внимание к представлениям Народного национального театра. «Ведь ты знаешь, каковы многие из тех, что окружают нас… У них немало предрассудков, которых я не разделяю: они говорят… Корнель… трагедия классицизма… все это не для рабочего класса! Обязательно скажи Жаннете, чтобы она посмотрела «Сида».

И в знак прощального приветствия он подносит правую руку к фуражке.

В действительности, Жаннета Вермерш, вернувшись в Париж, тотчас же решила посмотреть «Сида». Так что наш совет несколько запоздал.

Но когда газета «Се Суар» устроила в воскресенье в Женевилье встречу с труппой Народного национального театра, мы убедились, до какой степени Морис был прав, говоря о предрассудках, еще живущих в среде рабочих и в их организациях. Многие прекрасные товарищи, пользующиеся авторитетом, к которым мы обращались за помощью, чтобы популяризировать это начинание газеты, не раз отвечали нам: «Сид»! Разве это представляет интерес для рабочего класса?»

Так вот, Морис Торез не разделяет таких предрассудков. Он советует — и не только Жаннете — смотреть «Сида». И это — дальнейшее развитие урока, который он преподал в Лилле в 1926 году. Гюго, Корнель, национальное достояние — все это принадлежит нам. Тот, кто вел наш народ к победе над фашизмом, кто руководил им в борьбе за национальную независимость, в битве за увеличение производства,— по-прежнему на посту; он устремляет свой ясный взгляд в будущее, туда, где стирается противоположность между физическим и умственным трудом, он углубляет свои познания в духовной области и дает вам ценные советы.

Теперь вы знаете, как и я, что Морис все тот же. Быстрее, чем кто бы то ни было, он разбирается в происходящем, и каждый раз при встрече с ним оказывается, что он уже успел уйти дальше, вперед.

НАПИСАНО ДЛЯ ОТКРЫТОГО СОБРАНИЯ ЯЧЕЙКИ С УЧАСТИЕМ СОЧУВСТВУЮЩИХ[3]

О каждой эпохе, о каждом обществе, о каждом классе судят по их героям, по тем героям, которых они выдвигают, в которых они воплощаются. Следует договориться, что понимать под словом герой — герой романа, герой истории. Но герой романа или поэмы, живущий в веках как знаменательный символ, чаще всего идеализированное историческое лицо или образ, созданный на основе широко распространенного типа людей определенной эпохи, того или иного общества.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное