Морок

– Ты только про ящик не звони, а то наши дураки все по-своему перевернут, скажут: Балабахин того немного… Чай пить будем? Покличь-ка старуху, пусть самовар сгоношит.

Но супругу Аристарха Нестеровича, которая вошла следом за Андреем на кухню и все слышала, не надо было ни о чем просить. Обрадованная донельзя, что телевизор наконец-то выключен, она уже торопливо суетилась у самовара. Еще не веря, что все устроилось, еще бросая испуганные взгляды на телевизор, расставляла на столе чашки, вазочки с вареньем, а Аристарх Нестерович прохаживался по комнате, расправлял плечи, хыкал, сосредоточенно о чем-то думал.

Чай у Балабахина был особый: крутой, запашистый. Готовили его, добавляя зверобой и душицу. Чай был такой, что хочешь не хочешь, а будешь пить его степенно, покряхтывая и благодушествуя. Аристарх Нестерович вытирал пот со лба, и воспаленные глаза принимали у него обычное выражение. Супруга совсем успокоилась и ушла поливать огород, оставив их вдвоем.

Плыл за окном летний вечер, знойный, не приносящий прохлады. Кусок Оби, видный в окно, блескуче алел от закатного солнца, истома и усталость слышались в легких шагах наступающих сумерек. Далекий-далекий, как из другого мира, доносился из-за поворота реки гудок буксира.

– Благода-а-ать… – Аристарх Нестерович откинулся на спинку кресла, прижмурился. И впервые за время их короткого знакомства нарушил установленный порядок. – Сегодня без беседы обойдемся. Запурхался я с этим ящиком, устал. А у тебя он есть?

– Есть, конечно.

– Выбрось – умнее станешь. Я еще погляжу свой, шпилек повтыкаю щелкоперам и выкину. Все, Агарин, давай расходиться.

На улице висели редкие летние сумерки. На западе осталась одна длинная узкая полоса, она казалась огромным кровяным разрезом на темно-синем плотном теле неба. Плавился, играл алый свет, не перескакивая через ровные края разреза.

– Гляди, Агарин, – остановил его на крылечке Аристарх Нестерович. – Гляди. Видишь, полоса красная? Второй раз за месяц такой закат, я специально смотрел. И второй раз кажется, что это окошко куда-то. Тебе не кажется?

– Да нет, что вы, Аристарх Нестерович.

– Значит, только для меня. – Зажав в кулаке, свернув на сторону белую бороду, он долго еще смотрел на запад. – Ты знаешь затончик на Оби, за тем местом, где теперь купаются?

– Знаю.

– Приди-ка в воскресенье после обеда да лодку возьми, на рыбалку с ночевкой меня свозишь. Свозишь?

– Пожалуйста, какой разговор!..

Обь плавилась от зноя. Лето, солнце – в самом зените. Листья у ветел закручивались в трубочки, и какие-то жучки лепили в них липкую паутину. Песок обжигал босые ноги, плотно прилипал к влажному телу. И ничего нельзя было в такой день придумать лучше, чем нырнуть с головой в прохладную воду, ощутить на себе упругое течение, вынырнуть, глотнуть воздуху и крепкими, сильными саженками поплыть навстречу стремнине, а потом перевернуться на спину и, отдыхая, тихо спуститься вниз по течению.

Народу на крутояровском пляже было густо. Воскресенье, жара. Аристарх Нестерович расположился возле маленького затончика, отгороженного от песчаной полосы густым тальником. Здесь было не так знойно, а главное, не толкались люди. Аристарх Нестерович оглянулся, снял белую просторную рубаху, закатал до колен штаны и забрел в нагретую солнцем воду затончика. Плескал на волосатую грудь, на бороду, с удовольствием крякал. Вода ласкала, что-то давно забытое, детское испытывал он.

Здесь и нашел его Андрей, подогнав к затончику весельную лодку. Был он в одних плавках, только что искупался, и загорелое, налитое мускулами тело еще серебрилось капельками воды. Аристарх Нестерович вытер рубахой мокрое лицо, оглядел улыбающегося Андрея, радостного и возбужденного от недавнего купания, вздохнул, полез в лодку.

– Давай на ту сторону.

Андрей резко развернул лодку и, чтобы не так далеко снесло, направил ее наискосок, широко закидывая весла. Причалил он на песчаной косе, Аристарх Нестерович опустил босые ноги в воду, зажмурился и повернул лицо прямо к солнцу.

– Вот за это, Агарин, спасибо. Два года здесь не был. Доставай закидушки, рыбачить будем.

После паводка на косе осталось большое, длинное бревно, гладко вылизанное водой. Возле него Андрей и сложил нехитрый багаж. Размотал закидушки. Раскрутил над головой упруго посвистывающую леску с тяжелым свинцовым грузилом на конце, отпустил ее, направляя подальше от берега. Грузило звонко блямкнуло. Аристарх Нестерович не торопился, медленно разбирал закидушку, медленно насаживал на крючки червей, долго примеривался, прежде чем закинуть. Рыбалка доставляла ему удовольствие, которое он хотел продлить.

Клев был отменный. Тоненький прутик, воткнутый в песок у самой воды, то и дело качался от подрагиваний привязанной к нему лески. Они оба так увлеклись, оба так забылись в азарте рыбалки, что даже не заметили, как наступил вечер, спала жара и у реки стало прохладно. Из низкого густого ветельника на косу потянулись комары. Нудно заныли.

– Агарин, шабаш. Комарье съедает. Пали костер, будем щербу варить.