Морок над Инсмутом

Даниела повернулась и побежала. Она не могла не узнать на фотографии блестящие пуговки глаз и хомячьи щеки бывшего диктатора. Почему же портрет не уничтожили? Тут она налетела на полку и закашляла и зачихала от пыли, которая поднялась ей в лицо, точно рой мух.

Она обрадовалась, когда нашла дверь, но тут же огорчилась, увидев, как трое ребятишек на той стороне улицы, опустившись на корточки перед мертвой собакой, погружают свои длинные костлявые пальцы в ее лопнувший труп.

Обессиленная своими приключениями в гастрономе, Даниела не стала пытаться положить этому ужасу конец. Повернувшись к детям спиной, она пошла дальше и на следующем перекрестке свернула в другую улицу, выглядевшую не столь устрашающе. Выбитых окон и осколков стекла на асфальте и здесь хватало, но тут присутствовали кое-какие обнадеживающие знаки. Работали магазины, из их открытых дверей высовывались хвосты очередей. Дойдя по улице до следующего перекрестка, она свернула на главный бульвар, ведущий прямо к центру города.

Здесь шрамы гражданской войны встречались повсеместно. Выжженные и перевернутые автомобили, целые жилые кварталы, уничтоженные огнем, воронки в асфальте. Нетронутым казался лишь отель «Интерконтиненталь», где, вне всякого сомнения, останавливались иностранные корреспонденты и журналисты. Даниела зашла в несколько магазинов. Фотографии Чаушеску сняли, оставив белые прямоугольники на стенах. Покупать было почти нечего, кроме все тех же вездесущих банок с фруктовыми компотами и кусков залежавшегося сыра.

Она заходила в торговый квартал все дальше. Узкие переулки были полны людей, которые ничего не покупали, а только разглядывали витрины. Даниела не удержалась и принялась сравнивать товары и услуги с теми, которые предлагались в Белграде. По правде говоря, никакого сравнения не было.

Тогда она обратила свое внимание на продавцов. Почти все были убого одеты и погружены в себя. До революции считалось, что в стране каждый четвертый — стукач. Поэтому люди предпочитали держать языки за зубами, и в Бухаресте не было слышно ничего, кроме шаркающих шагов. Даже теперь редко кто обменивался парой слов, как будто, привыкнув молчать, люди разучились говорить.

Если только…

Если только не осталось каких-нибудь серьезных причин для того, чтобы бояться разговоров.

Что-то оборвалось у Даниелы в животе. Сердце яростно забилось. В прежние времена неофициальной формой Секуритаты были спортивные костюмы и кожаные куртки.

Теперь вся улица вокруг нее вдруг оказалась полна людьми, одетыми именно так. В Белграде она привыкла видеть на улицах спортивную одежду и совершенно не обращать внимания на тех, кто в ней. Но в Бухаресте такая одежда кое-что значила.

Темноволосый смуглый мужчина в джинсах и черной кожаной куртке, с сумкой, полной банок и картошки, приближался к Даниеле. У нее стали ватными ноги. Он прошел мимо, глянув ей в глаза, и она почувствовала, как ее душа ощетинилась.

На другой стороне улицы мужчина средних лет в тренировочном костюме изучал витрину обувного магазина. Женщина в длинном черном пальто вышла из магазина и взяла его под руку.

Двое молодых людей неспешно шагали прямо посередине тротуара и смеялись какой-то шутке. Над кем это они? — подумала она, разглядывая их кожаные куртки.

Она не помнила, встречалось ли столько спортивных костюмов и кожаных курток на улицах раньше. Но, может быть, теперь они ничего не значили. Просто после революции их стало легче достать. Да и вообще, Секуритаты ведь больше нет. Фронт Национального Спасения об этом позаботился.

Голова у нее кружилась, она не знала, чему верить. Ей вспомнилась мысль, которая пришла к ней в момент пробуждения в поезде, о тоннелях. Тоннели шли прямо под улицей, на которой она стояла, тайные проходы вели к зданию Центрального Комитета и к Дому Народа. Неужели Секуритата так глубоко вошла и в землю под городом, и в психологию народа, что стала его частью, неотделимой и бессмертной?

Жители Глубин.

Выведенная из равновесия страхом, она побежала по улице, тормозя у дверей магазинов и заглядывая внутрь. Люди останавливались и смотрели на нее. Мужчины в кожаных куртках, женщины в меховых шапках, парни в тренировочных костюмах. У одного магазина она схватилась за дверной косяк и ввалилась внутрь. Там продавали одежду. Дешевые блузки и некачественные джинсы висели справа и слева. Посетители и продавцы смотрели, как она металась меж стоек с одеждой и рылась в блузках, так что вешалки разлетались.

В последнем зале магазина, самом дальнем от входа, она встала, как вкопанная. Ковер на полу был потертый, старый, пол под ее ногами прогибался. Ковер вонял, но все перешибала вонь выделанной кожи. По всей комнате с потолка спускались специальные перекладины, а на них висели черные кожаные куртки. Их были сотни. Посреди комнаты была стойка со спортивными костюмами, их было так много, что вешалки пришлось бы раздвигать с трудом. Краем глаза она заметила, как кто-то шмыгнул из комнаты прочь через узкий проход в занавесе из кожи, украшенном «молниями» и пряжками.