Морок над Инсмутом

Поэтому я перевел разговор с вывески паба на его хозяина. Это была благодатная тема, и мы не без сарказма смаковали ее до тех пор, пока не оказались по ту сторону десерта, оба изрядно навеселе и с заплетающимися языками. Поэтому, когда появился официант с нашим кофе, я надеялся, что Сьюзан оставила черные мысли позади.

Я ошибся. Едва он остановился возле нашего столика, она обернулась к нему.

— А что вы знаете об «Олдвинкле»? — спросила она с вызовом. Молочник в руке официанта застыл на мгновение в воздухе, но тут же опустился на скатерть. А может, и нет. Может, мне все только показалось.

— Это паб, — ответил официант. Сьюзан сделала еще попытку, но ничего больше не добилась. Официант, как он сказал нам сразу, жил за городом и в Доутон приезжал только на работу. Он сел за соседний столик, пока мы приканчивали третью бутылку вина, и мы немного поболтали. Бизнес хиреет, сообщил он нам, еще немного, и мы не застали бы его здесь. Если и дальше так пойдет, то через неделю-другую придется закрываться. Местные жители просто не ходят в рестораны, вот и сегодня вечером мы были его единственными клиентами.

Мы поинтересовались, чем же заняты местные по вечерам. Он не знал. Пока мы говорили, я ощутил в нем какую-то скованность, словно он предпочел бы обсуждать все, что угодно, кроме этого городка и привычек его обитателей. А может, это я сам уже превращался в параноика. До меня начало потихоньку доходить, что скоро нам придется покинуть этот райский уголок и вернуться в свою комнату. Эта мысль отнюдь не наполняла меня восторгом.

В конце концов мы расплатились, пожелали хозяину спокойной ночи и вышли на набережную. Первое, что меня поразило, это ощущение того, как сильно я набрался. У меня вообще есть привычка пить любой напиток, как пиво, то есть в тех же количествах. Для вина такой подход не годится. Наверное, я и тогда усидел один без малого две бутылки, и, стоя на безлюдной, продуваемой насквозь набережной, почувствовал себя соответственно.

Сьюзан тоже не была свежа, как роза, и мы, дружно пошатываясь, шагнули с тротуара на дорогу, чтобы перейти на ту сторону. Рука Сьюзан скользнула под мое пальто и обхватила меня за спину, пока мы, не говоря ни слова, вскарабкивались на побитый тротуар по другую сторону улицы.

Было уже поздно, но бледная луна давала достаточно света, чтобы рассмотреть открывшийся перед нами пейзаж. Позади невысокого ограждения уходил к пляжу цементный потрескавшийся склон. Пляж представлял собой равнину из грязи с лужицами стоячей воды и тянулся по крайней мере на сто ярдов, пока не достигал моря, тихого и сланцево-серого в этот час. Издалека был слышен негромкий шорох волн, как будто две ладони медленно терлись друг о друга.

— Низшая точка отлива, — проницательно заметил я, правда, прозвучало это как «ништячок слива». Открыв глаза пошире, я проморгался и принялся шарить в кармане в поисках сигареты.

— Мн, — ответила Сьюзан не глядя. Она смотрела куда-то в ограждение перед нами, по какой-то причине не позволяя себе поднять взгляд выше. Я предложил ей сигарету, но она покачала головой, что было для нее необычно. Положив ладонь на холодный камень стены для опоры, я снова стал смотреть на море.

В детстве мы с родителями часто ездили в Сан-Августин. Разумеется, мы останавливались не в нем самом, а дальше, между Кресент Бич и Дайтона Бич, и, честно говоря, на приличном расстоянии от обоих. Помню, как мальчишкой лет пяти-шести я стоял на девственном пляже и медленно поворачивался кругом, чтобы посмотреть на море с разных точек, а еще помню, как думал, что нельзя стоять спокойно, когда видишь море. Нет такого места, в котором можно остановиться и сказать себе: «Да, вот это тот самый вид», потому что с другого места море открывается по-другому.

В Доутоне все было иначе. Море отовсюду выглядело одинаково. Может, из-за дуги, которую описывал берег, а может, по другой причине. Взгляд все время тянуло вперед, как будто не было иного способа увидеть это пространство, как будто где-то в нем скрывалось то, на что и следовало смотреть.

Внезапно Сьюзан убрала руку и сделала шаг вперед. Не глядя на меня, она целенаправленно положила обе ладони на парапет и стала перебрасывать через него ногу.

— Что ты делаешь? — спросил я, подавляя икоту.

— Хочу увидеть море.

— Но, — начал было я и тут же устало полез за ней. Очевидно, для Сьюзан пришла пора вглядываться в море. И лучшее, что я мог сделать, это пойти за ней, чтобы быть рядом, если ей захочется поговорить.

Бетонный скат оказался крутым и довольно скользким, так что Сьюзан едва не упала, спускаясь вниз. Я подхватил ее за плечо, и она удержала равновесие без единого слова благодарности в ответ. С тех пор как мы вышли из ресторана, она вообще все время молчала. А когда я спросил ее, куда она идет, ответила мне чужим далеким голосом, как будто ее злило, что приходится отчитываться в своих действиях. Я решил не обращать внимания.