Морок над Инсмутом

Крикнул я не то чтобы громко — гробовая тишина заведения подействовала на меня несколько устрашающе, — но все-таки мой голос прозвучал довольно резко. Мы оба поежились и стали ждать, что дверь в конце коридора вот-вот с грохотом распахнется. Ничего подобного не случилось, и я снова повторил свое «алло», на этот раз чуть громче.

Тихий звук, возможно, отклик, вроде бы раздался из-за двери. Я говорю «вроде бы», потому что звук был ну очень тихим и неожиданно далеким. Не желая больше орать — вдруг нас и так услышали — мы пожали плечами и взгромоздились на потертые табуреты у стойки.

Ситуация до странности напоминала ту, в которую мы попали, войдя в гостиницу, где нам предстояло ночевать. Не прошли мы и десяти домов от окраины деревни, где нас бесцеремонно высадил водитель автобуса, как вдруг на фасаде одного из них заметили бесцеремонно приколоченную гвоздями доску, на которой было написано, что в доме сдаются на ночь комнаты. Мы вошли и несколько минут топтались у стойки, пока из комнаты за ней не приковыляла к нам на помощь какая-то старуха.

Комната, в которую нас провели, оказалась маленькой, неприятной и окнами не на море. А потолок в ней был такой низкий, что, прежде чем войти, поневоле хотелось надеть сначала каску. Поскольку гостиница показалась нам совершенно пустой, мы попросили женщину дать нам другую комнату, с видом на море, но та только покачала головой. Сьюзан с ее пристрастием торговаться, начала рассуждать вслух о том, не сможет ли пара лишних фунтов обеспечить нам желаемый вид. Но женщина опять покачала головой и сказала, что все номера «заказаны».

Возможную причину отказа я обнаружил позже, когда сидел внизу в общей гостиной, и ждал, пока Сьюзан переоденется. Комната была неопрятной и темной, несмотря на большое окно, так что по доброй воле я бы там и минуты лишней не провел. А уж мысль о том, чтобы использовать эту комнату для отдыха, казалась мне смехотворной. Набивка в креслах была комковатая, сами они были какие-то неопрятные и до того чудные, что их, казалось, делали совершенно не для людей, а из окна были видны только угрюмое серое море и облака. Я сидел там только потому, что наша крохотная комнатенка уже надоела мне до смерти, и еще потому, что надеялся разжиться информацией о том, где в этом городишке можно поесть.

Поначалу я ничего не нашел, и это показалось мне странным. Обычно гостиницы мелких приморских городков кишат всякого рода рекламными буклетами, которые владельцы разбрасывают где ни попадя в надежде, что описание какой-нибудь занудной достопримечательности милях в тридцати от города побудит неосторожного туриста остаться еще на одну ночь. однако хозяева нашего ночлега явно желали, чтобы постояльцы судили об их заведении лишь на основании его собственных достоинств, либо им было наплевать на все. Тщательно обыскав все горизонтальные поверхности, я даже визитки завалящей не нашел. Я без всякого энтузиазма подумывал, не отправиться ли мне на поиски старой карги, чтобы спросить у нее совета, как вдруг увидел кое-что на подоконнике. Это был буклетик, отпечатанный на ксероксе и скрепленный степлером, с надписью на обложке «Фестиваль в Доутоне». И дата — 30 октября — то есть завтра.

Редакторская статья с общей информацией о фестивале отсутствовала, сказано было только, что праздник начнется в три часа пополудни. По всей видимости, неведомая увеселительная программа заканчивалась поздно вечером, отсюда и убожество нашего ночлега. Комнаты получше, должно быть, заказали на две ночи вперед участники этого события, наверняка самого унылого на всем западном побережье.

Ничего интересного в этом буклете, напечатанном на машинке до того неаккуратно, что местами текст вообще не походил на английский, я не нашел. Большую часть и без того немногочисленных страниц занимала реклама каких-то фирм, занимающихся непонятно чем. Ни одного упоминания о ресторане тоже не было. Центральный разворот был целиком отведен под жуткого качества фотографии местных знаменитостей, среди которых оказалась, хотите верьте, хотите нет, и некая мисс Доутон. Ее фото особенно сильно пострадало от многократных копирований, так что изображение на нем было почти неразличимо. Ее фигура сливалась с фоном, отчего она казалась довольно толстой, а бледное пятно лица вытянулось так сильно, что выглядело почти уродливым.

Я уже хотел было крикнуть снова, на этот раз громче, когда дверь в конце бара как будто затрепетала. Сьюзан вздрогнула, а я, приготовившись, встал.

Дверь не отворилась. Вместо этого мы оба услышали далекий звук шагов по мокрому тротуару. Во всяком случае, было так похоже, что я даже обернулся к входной двери, ожидая, что ручка сейчас повернется и в паб войдет кто-нибудь из местных. Но этого не случилось, и я продолжил наблюдать за другой дверью. Звук не стихал, медленно приближаясь. Теперь шаги казались гулкими, словно им вторило эхо. Сьюзан и я снова переглянулись, слегка нахмурившись.