Морок над Инсмутом

Первое, что я сделал, это зашел в комнату, соседнюю с баром, ту, куда едва можно было заглянуть, перегнувшись через стойку. Но ничего, кроме стульев все той же странной формы, я там не увидел. Тогда я повернулся и заглянул за другую дверь. Стены за ней были обшиты деревянными панелями, но узкий коридорчик, частью которого был этот проход, обрывался почти сразу. Перешагнув порог, я поглядел влево. Каменные ступени уходили вниз, в темноту. Я пошарил в поисках фонаря, но ничего не нашел. Впрочем, даже окажись он там, сомневаюсь, чтобы у меня хватило смелости им воспользоваться.

Поразмыслив с минуту, я все же пошел вниз. Думал я о том, не сбегать ли в гостиницу, проверить, пришла Сьюзан или нет. Вдруг фестиваль кончился, и она сидит теперь в гостиной и нетерпеливо ждет, где же я.

Не знаю, почему я тогда не поверил, что так оно и есть. Но я не поверил и зашагал вниз.

Ступеней оказалось много, и они уходили все ниже и ни же. Почти с самого начала кругом стояла непроницаемая тьма, и я шел, держась обеими руками за стены. Голова у меня все еще болела, кажется, даже сильнее, чем раньше. Когда я закрывал глаза, мне казалось, будто в виске у меня зажигается маленький огонек, так что я держал их открытыми, хотя идти от этого было не легче.

Наконец я уткнулся в стену и повернул налево. Пройдя еще немного по какому-то наклонному коридору, я обнаружил, что вижу впереди светлое пятно и слышу отдаленный шум волн. И не только.

Я снова различил звуки дудок и бросился вперед.

Ну конечно, думал я, пыхтя и задыхаясь, конечно, процессия движется к пляжу. И конечно, наверное, они пойдут туда через паб «Олдвинкль», названный так в память о счастливом случае, который помог кому-то выбраться наверх. Сьюзан была права. Название было не простым напоминанием о минувшем. Оно имело особое значение для этой деревни, наряду с самой катастрофой, Рълиехом и всем остальным. Смысл его был ужасен, оно ознаменовывало чудовищный шанс, которым не преминули воспользоваться. Чем ближе я подходил к концу тоннеля, тем громче становился звук дудок, и, выйдя наконец наружу, я их увидел.

Они шли парами, медленно, в причудливом ритме. Посредине процессии, поддерживаемая множеством рук, колыхалась модель парохода. Скоро можно будет взглянуть, может ли она плавать, ведь процессия несла ее прямиком к воде.

Пока я стоял столбом и смотрел, передняя пара процессии шагнула прямо в мелкую волну. Они сделали это уверенно, без всякого страха, и мне показалось, что я наконец все понял. Очертя голову я бросился вперед, выкрикивая имя Сьюзан. Колонна была далеко впереди, ярдах в двухстах, отделенная от меня жидкой грязью, но я заорал так громко, что одна фигурка в задних рядах, кажется, обернулась. Уже совсем стемнело, и я не мог точно сказать, обернулась она или нет. Но думаю, что обернулась и посмотрела.

Я перешел на бег и одолел ярдов, может быть, пять, как вдруг что-то врезалось в мою голову сбоку. В глазах у меня потемнело, но я, как мне кажется, еще успел увидеть одного, который подкарауливал меня, отстав от процессии, — он нагнулся надо мной, чтобы проверить, отрубился ли я, а потом, подволакивая конечности, поспешил за остальными.

Я вернулся в Лондон через два дня, и все еще нахожусь здесь. Пока. Вещи Сьюзан лежат в коробках под лестницей. Натыкаться на них на каждом шагу было невыносимо, но и избавиться от них я тоже не могу. По крайней мере, пока не пойму, что делать дальше.

Когда я пришел в себя после того, как пролежал носом в грязь около трех часов, пляж был пуст. Сначала я брел к воде, видимо, под влиянием программы, которую мозг наметил себе еще до удара, но постепенно одумался и повернул в другую сторону. Плача, я поднялся на бетонный склон, позвонил в полицию из телефона-автомата, а потом лег рядом с ним на землю и отключился. Позже меня отвезли в больницу, где насчитали целых две контузии. Но еще до этого я побывал в полиции, где рассказал все, что знаю. Видно, я долго распространялся насчет приморского города, где не едят рыбу, объяснял значение перевернутой свастики, рассказывал о чудовищных жителях, которые могут принимать вид людей и скрывать свою истинную природу.

Наконец полицейским пришлось послать туда вооруженный отряд. У них не было выбора. Пустая деревня, где дома брошены со всеми пожитками, а двери открыты, — это уже за пределами возможностей местного отделения. Городские полицейские не очень заинтересовались моим бредом, и не удивительно. Но еще до их прибытия один из местных, пожилой сержант, всю жизнь проживший в соседней деревне, слушал меня очень внимательно.